Никогда не замечал за собой сентиментальности. А теперь делаю открытия. Почему звери улавливают звуки, запахи гораздо лучше людей? Да потому, что людям некогда обращать на это внимание. И лишь тот чудик, который обладает этими качествами, становится разведчиком, следопытом, следователем. А остальные толстокожие продукты цивилизации навсегда утратили столь нужные человеку навыки…

         К чему это я? Да вот с недавних пор в разных обстоятельствах я стал вспоминать те запахи, которые впервые ощутил на далёкой афганской земле. Может, по молодости, может, из-за необычных условий, но тогдашняя память, как губка впитывала в себя все окружающие «раздражители» чувствительных рецепторов. Потом это заложилось в самые дальние полочки головного мозга, и теперь начинают выступать наружу и, что удивительно, эти забытые запахи, вкусы и звуки доставляют удовольствие. Вот только как дать им название?

Например, запах полыни, сушеного винограда, сухой глины, хлорки (??) напоминают мне про рейды. Потому, что это запахи растрескавшейся земли, высоких кишмишовок, разрушенных дувалов. Кто-то спросит, при чём здесь хлорка? А пантоцид, таблетки которого мы щедро кидали в горлышко своих фляг в борьбе за «чистую» воду.… Сюда надо ещё добавить запах выжженной солярки с подбитых наливников, запах пороховой гари от отстрелянных гильз внутри БТРа после жаркого боя.

У каждого свои ассоциации. Лично мне запомнилось то обстоятельство, что, если в этой пороховой синей дымке закурить родную «охотничью» сигарету, то во рту ощущается привкус ментола. «Охотничьи»…. Даже само название сигарет уже греет душу. А ещё «Северные», «Гуцульские», «Донские». Какие ещё сигареты могут принести душевное равновесие после боя или во время игры в преферанс. Сейчас бы отдал пачку «Мальборо» за ту  одну сигарету, что третьего сорта, по шесть копеек за пачку.

         Когда я приехал в Кандагар, то увидел у офицеров роты под кроватями море банок сгущенки, выдаваемую пайком ежемесячно и на которую они смотреть не могли. С каким сарказмом они смотрели на меня, поглощающего их запасы, и уверяли, что я её возненавижу уже через месяц. Но я сгущёнку люблю до сих пор. Так же, как и пресные галеты, чёрные сухари, шоколад в сухих пайках.

         Напитки – предмет особого разговора. Понятно, что лимонад «Си-Си» в жестяных импортных банках был верхом загнивающего капитализма. Но как же вкусен он был, зараза! А каким спросом пользовались в магазинах военторга лосьоны «Огуречный» и «Розовая вода»!!! Бывалоча, стоит строй офицеров на утреннем построении батальона, и комбат недовольно крутит носом от оранжерейного огуречного запаха. Наверное, это была жалкая пародия на военных героев гусарских времён 1812 года:

Кто в день два раза не был пьян,

Тот, извините, не улан…

         Только там речь шла о шампанском, а тут, увы, лишь о лосьоне. Впрочем, я помню и запах «кишмишовки» (виноградной самопальной водки). Её нам поставляли афганские дуканщики. И сейчас можно возродить этот неповторимый вкус и запах, купив грузинской чачи. Правда, и её стало труднее достать. А кто не помнит родную бражку? Остап Бендер позавидовал бы тому количеству рецептов, которые всплыли в памяти. И из сгущёнки, и из конфет горошек-драже, и из риса, и из томатной пасты. Сахар и рядом не стоял. А дрожжами родной полевой хлебозавод всегда рад был помочь. Конечно, теоретически брагу всегда можно было довести до логически законченного продукта – самогона. Но зачастую терпения не хватало. А вот замечательный рецепт изготовления экспресс-браги. Во взаимодействии с танковым взводом, приданным на усиление мотострелковой роте, армейский 12-литровый термос с заложенными ингредиентами устанавливается на трансмиссию танка. Колонна трогается. На первом же привале подходи с кружкой – готово!

Еда. Ну, кто из нас скажет, что ел вкусную и питательную пищу? Я всё пытался вспомнить, как называлось то картофельное пюре, которым нас потчевали в столовой…. Ну? КЛЕЙСТЕР! Заправленный жидким от жары сливочным маслом, он всё равно внушал отвращение. Бедные повара молча слушали возмущённые крики едоков: «Сам жри эту гадость!» Непропечённый хлеб – это уже к хлебозаводу. Так мечталось о родной картошечке с полей средней России. Лучший повар – это каптёр, который сразу после обеда делал из сухпаевских продуктов такие чудеса, что пальчики оближешь. Ну, например, сельдь в собственном соку, что в консервных банках. Тоже уже порядком надоела. Но, если её приправить лучком, да полить уксусом да подсолнечным маслицем – только водки не хватает.

         Ну а лучше всего, когда в рейде разжиться длинным рисом, да попросить замкомвзвода-узбека плов сварганить. О, этот плов!!! С изюмчиком, баранинкой, с зирой…

         А еще мы знали, как пахнет дымок от анаши. Нет, в большинстве своём, мы её не курили или курили раз-два. Но этот запах стоял везде – на улицах и рынках Кандагара, в дуканах и кабинетах афганских командиров. Я бы этому запаху присвоил статус духов. Конечно, надо привыкнуть к нему. А вкус, цвет и запах афганского чёрного широколистного чая. Да ещё вприкуску с их же рассыпчатым печеньем. Сейчас нас уже не удивить ни тем, ни другим. Но согласитесь, тогда и в Союзе это было большой редкостью.

         Запах женщины. Хочу опровергнуть расхожее и пошлое мнение о предназначении женщин в Афгане. Давайте сейчас, когда мы стали мудрее и старше, будем откровенны сами с собой. Эти хрупкие существа не от хорошей жизни приехали в Афган. Да, они нуждались в деньгах, зарабатывали их, как умели. Но они давали нам ту короткую любовь, в которой мы так нуждались. Бригадные "аналитики” подсчитали, что в кандагарской бригаде на одну женщину приходится по семнадцать с половиной метров, ну…  сами знаете, чего. Тогда это было остроумно и смешно. А сейчас грустно…. Я никогда не забуду ту молодую девчонку, которая одарила вниманием, лаской и заботой пацана-лейтенанта, хоть уже и усатого, и орденоносца, но всё равно – пацана. Я помню её запах. Я помню её имя. Может быть, она и  спасла  мне жизнь тем, что просто  была. Она не требовала от меня обещаний в верности. Она не брала пресловутые чеки. Она просто была – девочка-медсестричка из Кустаная.

         Хорошо, что у человека есть память. В афганской войне текла и нормальная мирная жизнь со своими событиями, запахами, вкусами, звуками. И эти воспоминания есть неотъемлемая часть тех двух лет, которые мы с вами отдали Афгану.