|
05:57
Афганистан 1979-1989
|
.Грешнов А.Б
БратьяИстории, подобной той, что я сейчас описываю, в Афганистане можно услышать на каждом шагу: развязанная нами в 1979 году война принесла людям, живущим в этой стране, неисчислимые беды. Смерть стала каждодневным спутником этих изгоев мира, живущих в том месте земли, хуже которого может быть только Ад. Но эта история, рассказанная пуштуном Амид Голем, запала мне в душу надолго. В ней, как в капле воды, отражается масштаб катастрофы, к которой пришел Афганистан в 90-х годах, масштаб гражданской войны, к которой привела страну Саурская революция и неуклюжая попытка СССР сделать это государство проводником своей политики в регионе.Это история пуштуна из очень знатной семьи, человека, прадед которого командовал войсками Амануллы Хана — афганского эмира, подписавшего договор о дружбе с вождем мирового пролетариата Лениным, история человека, растерявшего своих родственников, еще очень крепкого, но больного мужика, повидавшего на своем веку столько, сколько не выпадет и на десяток лет считающих себя несчастными людей. Он курит гашиш. Когда кто-то думает, что ему в жизни не повезло, а жизнь складывается так плохо, что впереди только темная пропасть дальнейшего падения, прочтите эту историю человека, который измерил всю ее глубину, упал на дно, вскарабкался вверх и, выбравшись из омута несчастий, вдруг осознал, что лучше бы из этой пропасти ему было не выбираться. Дауд Пирзад, брат Амид Голя, который приехал в Афганистан впервые за долгие годы из Голландии, гражданином которой он стал после долгих мытарств, оказался очень крепким и спортивно сложенным человеком. Когда я впервые встретил его в Шахре-нау, то не поверил, что когда-то у этого человека сохла рука, которую вылечили советские военные хирурги, что отца этого человека, военного, так и не принявшего Апрельскую революцию и оставшегося верным Мохаммаду Дауду, убили душманы, и что мать его была задушена веревкой вместе с отцом руками бандитов. Но дела обстояли именно так: из всей семьи остались только Дауд, живущий сейчас в Нидерландах, да его родной брат, что обитает вместе с женой и двумя маленькими сыновьями в районе Карте Парван афганской столицы. Есть еще какие-то родственники, однако Дауд мне о них много не рассказывал. Я и без него все узнал, мне же было жить на афгнанщине, а не ему. Занимающийся бизнесом и пишущий книги, очень умный и целеустремленный Дауд прошел огонь, воду и медные трубы в СССР. В тяжелые 90-е годы он был ранен нашими отморозками в одной из «разборок», но не уронил честь группы и уничтожил одного из «братанов» в перестрелке. Когда я опаздывал на встречу в Шахре-нау, он мне звонил несколько раз, и я понял, что чувствует он себя на улицах некогда родного ему города еще более неуютно, чем я когда-то в Москве. Пробки. Когда я подъехал на бывший «зеленый рынок», где в свое время отоваривались наши военные советники и офицеры 40-й армии, и вышел к тому месту, которое было «точкой», распознав в хорошо одетом человеке явно «не здешнюю» птицу, с которой «нищие» пытались урвать деньги, мы обнялись, хотя были знакомы только заочно и только по интернету. Но переписывались мы с ним столько, что казалось, что знаем друг друга уже целую жизнь. К огорчению попрошаек, мы сразу нырнули в расположенный поблизости с «кожаной лавкой» ресторан, который также стоит здесь еще с конца 70-х годов. Это очень интересное место, расположенное прямо рядом со следственным изолятором Главного управления национальной безопасности Афганистана, которое в наши времена называлось Службой государственной информации - ХАД, а еще раньше ВАД, а до этого АГСА. Названия органа контрразведки меняются в соответствии с требованиями эпох, но сами объекты не исчезают. И изолятор, и ресторан только время от времени меняют хозяев и посетителей, честно выполняющих свой долг. В одном месте изощренно пытают, в другом вкусно кормят. Обедая там, всегда думаешь о превратностях судьбы, и от мрачных мыслей иногда наливаешь себе из чайника водки, смешанной с кока-колой. Отличительной чертой этого заведения для гурманов является его безопасность — КПП ГУНБ находится отсюда в 50 метрах, а там стоят вооруженные до зубов люди, частью бывшие душманы, а частью бывшие революционеры. И хотя раньше они с остервенением уничтожали друг друга, сегодня не испытывают друг к другу ненависти и злобы. Воистину, время — лучший лекарь. В случае чего, можно просто быстро добежать до КПП, да и за машиной, стоящей у ворот ресторана, охранники СИЗО наблюдают тщательно и при том бесплатно. Мы заказали очень вкусное местное блюдо — жареную баранью вырезку на косточке. Когда незаметно разлили по первой, к нам подошел бача-официант и сказал: «Хозяин разрешает вам пить, можете не прятать бутылку в сумке, только не афишируйте, чтобы не обиделись другие гости, если сюда придут». Вот так, все незаметное тебе самому в Афганистане оказывается очень заметным со стороны. За обедом долго говорили о жизни, строили планы мероприятий на неделю, которую Дауд хотел провести на Родине. Договорились поехать в его родовой дом, построенный руками отца, посетить лагерь беженцев и просто побродить по городу, который он постигал только по своим детским воспоминаниям: Мой «подопечный» покинул страну еще ребенком. Наш визит в лагерь беженцев оставил Дауда в смущенном состоянии, хотя он предварительно договорился с главой местной общины, чтобы все происходило чинно. Поначалу так и было, но потом мужики начали выпрашивать деньги. Меня это всегда злит и даже бесит: крепкие парни вместо того, чтобы заняться делом, живут на милостыню, подавая дурной пример своим детям. Но в этом лагере не было пуштунов, которых загнала в Кабул война, и их родных из кишлаков. Тут прозябали таджики из долины Панджшир, поэтому и порядка тут было несравненно меньше. За месяц до этого я был в лагере беженцев, где живут выходцы из Гельменда. Все взрослые на работе, охраняли лагерь и поддерживали в нем чистоту и порядок мальчишки, с трудом понимавшие персидские слова. Поразило тогда их стоическое достоинство, с которым они переносили невзгоды. Эти маленькие пуштуны в отличие от таджиков ничего не выпрашивали и даже отказывались брать еду и деньги. А тут с Даудом мы еле убрались без того, чтобы не понести потерь. «Благодарные» нищие разорвали куртку и повредили машину, когда мы приехали раздать им в праздник Курбан-байрам сухое молоко. Бывает, и пи...да летает, но в этом случае русский и пуштун стояли твердо, вместе, спиной к спине. Мама мия. Что я все про нищих? Да для того, чтобы понять, что даже в относительно теплом лагере беженцев, находящемся под опекой каких-то благотворительных фондов из ОАЭ, таджики по-настоящему нищие, нищие душой. В лагере пуштунов шатающиеся от зимнего ветра голодные люди, не понимающие местного языка, богаты своим внутренним упорством, силой воли, духом. Почему, спросите вы? Да потому, что они пуштуны и живут по своим понятиям, которые сведены в кодекс чести «Пуштунвали». Такого кодекса нет ни у одного другого народа, населяющего Афганистан. Поймите, наши пацаны столкнулись с этими понятиями, не зная страны. Юг и Восток Афганистана были самыми «убойными» районами ДРА, где русские схлестнулись с пуштунами. Перехлестнулись «понятия», никто не хотел уступать друг другу. Бились. Их определенно стоит уважать за то, что они горды, сильны духом. Да, порой люди, живущие в пуштунских деревнях дикие, я бы даже сказал первобытные. Они бывают «кровожадными» и «не очень кровожадными», но почти всегда дикими. Они не хотят меняться и не меняются в угоду иудейской западной философии. Она об них…обломалась. Живя по родоплеменным установкам, полученным от своих дедов и отцов, пуштуны оказались поразительно живучи на фоне слабых и вымирающих в трудных обстоятельствах национальных меньшинств. Таджик и узбек не выживут там, где выживет пуштун и хазареец. Последние не любят друг друга, но уважают за силу духа и способность сражаться. Удивительный симбиоз пуштунов и хазарейцев существует в провинции Газни, где они живут замкнутыми общинами, но рядом друг с другом. Там не встретить представителей других народов: пуштунский оплот талибов не допускает этого, но терпит хазару, отличающуюся смелостью в бою и трудолюбием. Если сложить время в квадрат, Дауд за несколько часов своего пребывания на исторической родине насмотрелся всякого, а потому мы и решили перевести дух в компании его брата и обсудить увиденное в его родовом «имении», где сейчас живет Амид Голь. Приняли решение о встрече. И, «чтобы я не заблудился в незнакомом районе, у подножия горы». Это «Тапе-е шахидан», где похоронены павшие герои апрельской революции. Я там встречался с разными людьми по работе, почти каждую неделю. Но кто вспомнит о тех, кто лежит в могилах? В звезду, которую сделал доктор Наджиб в 1986 году, на памятнике героям революции, нагадили, разбили все надгробия офицерам-революционерам. Тут, на горе, где я впервые сидел еще до вввода войск в 1979 году, всегда возникал незатейливый вопрос к самому себе : Что ты тут делаешь, парень? Кино давно кончилось? Честно, сказать, доподлинно не знал, но чувствовал, что это божественное предназначение. Посмотрел вторую серию феерии под названием «русские Афганистане» со своим участием, запал на эту страну и пообещал людям вытащить их из этого Ада. У меня сейчас есть работа, не знаю, как у вас. У Амид Голя руки обожжены «браслетами». Когда он открывал бутылку водки, я обратил на это внимание. Все просто, сказал он. Эти бляди-моджахеды силой заставили нас собраться на горе, формируя ополчение. Сказали, что выдадут оружие. Но наступление талибов происходило столь скоротечно, что никто не успел дать им в руки автоматы. Через пять минут после общего сбора на горе туда заявились представители новой власти и начали валить всех, безоружных. Чем отличился Амид Голь, которого не убили? Какому-то бородачу захотелось покушать, он спросил у толпы: «тут пекари есть?». Погибший через пару минут паренек толкнул Амида в спину – иди, мол, это шанс. Амид пошел и остался живым. Так как он на самом деле не умел прилеплять лепешки к стенам тандура, он обжигался, запястья его рук похожи на браслеты. Только вальцевал их не татуировщик, а горячая печь. Амид Голь мне рассказал, что происходило при уничтожении «гражданского ополчения», которое насильно было собрано на Тапе-е Шахидан. Талибы валили всех, автоматы перегревались, убийцы отдыхали .время от времени. Но с пуштунами все-таки говорили. Как-никак, родное сердце. Кто-то выяснил, что Амид правнук главнокомандующего войсками, побившего англичан, его отставили в сторону. Он остался жить, пек для талибов хлеб. Это тоже очень непростая история: нужно обрести момент, когда кто-то, скорее всего одноплеменник, вдруг, захочет порыться в родовых корнях. У моего друга такая секунда выдалась, он жив. Описывать пуштунское застолье я не буду – люди прошедшие Афганистан, знают, что такое афганское гостеприимство. Супруга Амида приготовила нам «Ду пияза». Кто хорошо знает Восток, тот меня поймет. Это блюдо для почетных гостей. И она пришла потом, в косынке, и двое его сыновей. Пили чай, говорили. Я очень люблю этих людей, афганцев. Они мне рассказали многое о войне без шурави. Всю "жесть" я не рискнул выплеснуть на читателя в одном рассказе. Про талибов и пуштунов я написал, настанет черед узбеков. Значит, будет продолжение. Где-то в три ночи позвонили погранцы и сказали , что Жора беспокоится. "Все нормально, я у пуштунских друзей". Ответ устроил, хотели, чтобы прибыл быстрее. Ехал и думал о Дехсабзе, где преступники убили родителей моих друзей, о том как все это выйдет им " в обратку". Это был очень счастливый для меня день, по-настоящему запоминающийся. Только что я приобрел пару ребят, которых теперь могу назвать братьями. БРАТЬЯ-2...Афганская столица просыпается затемно, еще до первых криков муэдзинов, которые сегодня, к моему глубокому сожалению, уже не поют с минаретов мечетей, а предпочитают заводить магнитофонные записи с наставлениями пророка Мухаммеда, транслируя их спящим через громкоговорители. Утро начинается с едва уловимого запаха горящих дров, который становится с каждой минутой все сильнее. Это булочники раскочегаривают свои тандуры, готовясь к выпечке совсем постных, но до безумия ароматных пшеничных лепешек. «Нан» или «додый» - кто как из «шурави» на всю жизнь запомнил название этого вкусного пресного афганского хлеба. А у меня есть еще возможность не просто вспомнить, а пойти, да купить, взять лепешку в руку, оторвать хрустящую корочку и положить в рот, вспомнив при этом лихую революционную молодость... Дыму тандуров обычно сопутствует ранний рассвет, разгоняющий стаи бездомных собак, ставших настоящим бедствием Кабула. Четвероногие «братья», к которым афганцы относятся с прохладцей, стали частенько нападать на людей, в том числе детей - самых ранних афганских птах, спешащих в школу уже в шесть утра. Стайки маленьких девочек в белых платочках на головах с ранцами за спиной стараются перещебетать воробьев, налетающих на местные помойки словно саранча. Они улыбаются и смеются, и от этого на душе становится одновременно радостно и печально. Радостно от того, что это маленькие дети, живущие в своем розовом веселом мире иллюзий, и печально от того, что скоро эти иллюзии для них закончатся. Они повзрослеют, наденут на головы чадру и уйдут в в непростой безрадостный мир афганских женщин, вырваться из оков которого хватает воли и возможностей лишь единицам. Постепенно улицы заполняются привычным утренним шумом - яростным «тявканьем» клаксонов машин, криками ишаков, скрипом телег и воем сирен машин полиции. Полицейские куда-то торопятся спозаранку, значит что-то нехорошее уже произошло и сейчас они будут с этим разбираться... По Кабулу приятно ездить и ходить пешком только ранним утром, когда добрая половина населения города еще спит, а «злая» уже спит. Днем и вечером - это ад автомобильного произвола и душегубка, наполненная сизым дымом выхлопных газов, заставляющая кашлять не переставая. А встретить первые утренние часы в южном предместье столицы Афганистана с ее полуразрушенными мазанками, парикмахерскими, магазинчиками и почти первобытными дуканами - это дорогого стоит. Но только для тех, кто считает Афганистан своим вторым домом и кто провел там больше 10 лет. Рассказывая вам про кабульские улочки, я конечно же в первую очередь имею в виду старый хазарейский район, выходящий через не очень стройные ряды вилл к посольству России, которое здесь по старинке многие еще называют «сэфарате-е шурави» (советское посольство). Хазарейцы к нам относятся дружелюбно, я бы даже сказал с плохо скрываемой за маской «обиженных советской армией» теплотой. У многих здешних торговцев отцы и старшие братья служили в революционной армии экс-президента страны доктора Наджибуллы. Им есть что и с чем сравнивать. Шурави - их постоянные покупатели, а поэтому хазара старается их не обвешивать и не обсчитывать, ну разве если чуть-чуть, только для приличия. Приятный, хоть и очень грязный район со своей речкой-вонючкой и зловонными арыками. Но это «свой район», где чувствуешь себя в относительной безопасности. Здесь только хазарейцы, других этносов нет. На новом «зеленом» рынке (старый в 80-е годы располагался в районе Шахре-Нау) был один узбек, приторговывавший самогоном и чарсом, но его местные «изжили как класс». Не любят здесь узбеков, ох как не любят. Но еще сильнее их не любят на «таджикских» западных окраинах города, именно там, где когда-то располагался наш «Теплый стан». На востоке Кабула - от нового «советского микрорайона» и до кабульского централа Пули-Чархи, откуда начинается трасса на Джелалабад, их просто ненавидят. И этому есть свое объяснение. До начала Саурской революции и даже все десять лет ее «победы» представители различных национальностей уживались в Кабуле довольно мирно: национальный вопрос, если и стоял на повестке дня, то был одним из второстепенных. Но, как оказалось, всех «примиряли» лишь сносные экономические условия жизни, исчезновение которых поделило афганское общество четко, быстро и бесповоротно на замкнутые национальные группы, пытающиеся превалировать в борьбе за существование. Так было в 1992 году, когда к власти пришли «воины джихада», а прокоммунистический режим, успешно отражавший все атаки бандитов целых три года, из-за предательства Ельцина, оставшись без боеприпасов и авиа керосина, рухнул. Сейчас в среде «россиян» не принято расписывать узбекский «беспредел» в Кабуле в начале 90-х годов, которые стали для столичного города еще более «лихими», чем для Москвы. Как-никак, а вождь узбекских военизированных формирований генерал Дустум помог тогда эвакуироваться из города работникам советского посольства, предоставив им свои самолеты для вылета в Мазари-Шариф. Но афганцы-то не «россияне»... ...Пуштун Амид Голь, живущий со своей семьей в старом восточном районе Кабула Карте-е Нау, построенном еще во времена Дауда, с ужасом и горечью вспоминал те дни. Когда прервав ужин, мы вышли перекурить во внутренний двор домовладения, толстяк, пыхнув чарсом, начал прокручивать в голове ролики незабываемых «мультфильмов», называя ад правления талибов детскими шалостями по сравнению с тем, что здесь творило дикое узбекское воинство. По словам Амида, поначалу здесь по праву сильного квартировались моджахеды-пуштуны, с которыми было можно ужиться, но Кабул был не резиновый, домов на всех не хватало и узбеки предприняли наступление на Карте-е Парван, начав обстреливать «мирняк» из...гаубиц и комплексов БМ, захваченных у правительственной армии. Это ровно то, что происходит сегодня в Донецке и Луганске. Есть только одно небольшое отличие - на афганском календаре сегодня 14 век, а на нашем, «цивилизованном» - 21-й. «Когда моджахеды-пуштуны стали отступать, многие жители, прихватив скарб, стали спешно отходить вместе с ними в центр города. Мне идти было некуда - это мой родовой дом, построенный руками отца, где я воспитывался мамой вместе с братьями. Идти в горы с маленькими детьми я не мог», - рассказывал Амид Голь. «Поначалу мы всей семьей спрятались в подвале дома и забаррикадировались. Те, пуштуны, которым не удалось скрыться от узбеков, почти все были перебиты. Узбекская молодежь насиловала пуштунских женщин, отрезая на их глазах головы детям и мужьям... узбеки вспарывали кривыми ножами животы беременным, подвешивая их на дыбу.. эти страшные новости мы узнавали, когда спустя некоторое время, моя жена, одетая в чадру, изображая старуху, начала выходить наружу в ночное время и общаться с немногими уцелевшими в резне», - вещал мой собеседник, у которого во время рассказа на глаза несколько раз навертывались слезы. По мере грустного повествования, я все яснее осознавал тот факт, что для пуштунов даже принять смерть от рук талибов-соплеменников было внутренне легче, чем жить под гнетом «безродных» узбеков. В результате Амид Голь прятался от узбеков в подвале около полугода, куда еду ему приносила жена. Потом ситуация несколько разрядилась, так как моджахеды разных этнических групп официально «замирились» и кровавый произвол поутих. Два года подвального мрака внутренне подготовили Амид Голя к приходу талибов, а потому последующие тяжкие события своей жизни он воспринимал уже почти философски... В моджахедские времена, описанные Амидом, на юго-востоке Кабула события разворачивались по сходному сценарию. Артиллерия таджикского полевого командира Ахмад-Шаха Масуда, закрепившаяся на горе с телевышкой, утюжила районы Карте-се и Карте-чар и ровняла с землей дворцы Дар уль-Аман и Тадж Бек, где окопались пуштуны из «Исламской партии Афганистана» Гульбеддина Хекматиара. Между огнем противоборствующих сторон оказались хазарейцы, контролировавшие район посольства. Все воевали сразу со всеми строго по национальному признаку - брат за брата, кровь за кровь. Вскоре, уничтожив добрую половину строений в афганской столице, все группировки, некогда входившие в моджахедский «Альянс семи», поделили между собой различные районы мегаполиса, начав «крышевать» торговцев и брать мзду за проезд по подконтрольным им территориям. Когда на Кабул в 1996 году наступали талибы, упорней всех им противостояли хазарейцы. Один из бывших хазарейских вояк, ныне торгующий овощами на местном рынке, часто рассказывал мне, как талибы в Карте-се играли в футбол скинутыми с вертолетов отрезанными головами хазарейцев и как в отместку братья погибших медленно вбивали длинные гвозди в головы взятым в плен талибам-пуштунам... «Любовь» афганских таджиков к афганским же узбекам вообще не поддается описанию. До сих пор в северных провинциях Афганистана дуканы и дома, некогда отобранные у таджиков и переданные «указами» генерала Дустума своим «верноподданным», подвергаются нещадному разграблению и уничтожению. Моджахедская война там и не кончалась... Так что же такое произошло с некогда дружно обитавшими в небогатой, но вполне пригодной для жизни стране людьми, что они, в конце концов, стали играть в футбол головами бывших соседей по дому, а спортивные стадионы использовать исключительно для массовых и почти ритуальных убийств? Для того, чтобы это осмыслить, нужно пожить с ними бок о бок не один год, поделить с ними хлеб и вместе же повоевать в составе одной из противоборствующих группировок. Все это мне в жизни сделать «посчастливилось». Я вынес для себя главное: основной причиной братоубийственных конфликтов являются идеологические догмы и религиозный фанатизм. Любая революция под самыми красивыми лозунгами равенства и братства приносит в конечном итоге лишь разруху, а проповеди фанатиков - массовую гибель людей. Иногда, когда мне хочется пофантазировать, в голову приходят странные и безбожные мысли о том, что если бы Господь вдруг сделал меня монархом какого-нибудь восточного государства, я бы незамедлительно запретил в нем деятельность всех без исключения политических партий, резко ограничив при этом роль и влияние духовенства. Любые попытки сопротивления я бы подавлял огнем и мечом, причем незамедлительно и жестко. Хафизулла Амин, Саддам Хуссейн и подобные им диктаторы многим показались бы просто «святыми», но, видимо, именно поэтому я и не монарх. Восточным государством можно управлять только с помощью великой силы оружия при наличии столь же великой любви к своему народу. Нехватка одного из этих двух компонентов обычно приводит к краху режимов. Но если бы всеми государствами управляли мудрые правители, войны бы закончились, и планета Земля давно погибла бы от перенаселения... -0- |
| Категория: Проза | Просмотров: 308 | |
| Всего комментариев: 0 | |
