|
06:30
Афганские былинки
|
|
Автор: Грачев Андрей
Афганские былинки 
Блокнот (расказ)
Чего только не бывает в жизни — даже хорошее. С утра разносил комбат, в обед долбил замполит, а вечером завезли кино. Потря- сающее — «Москва слезам не верит». Все, кто загремел в караул, за- стонали, остальные радостно засуетились и выслали молодых зани- мать места. Один только Юрка Ковалёв не суетился, сел за тумбочку и стал в блокноте что-то писать. Блокнот был маленьким, писать приходилось ещё мельче, поэтому разобрать, чего он пишет, было нельзя, а хотелось. И любопытный Шурка Линьков спросил прямо: — Чего пишешь? — Да так… — неопределённо ответил тот, — про всё. — Про что — про всё? — Да про это… — Ух ты! — догадался Линьков и зауважал. — Писатель… И ничуть не удивился: возможно. Ковалёв всей роте пись- ма писал. Ляжет, уставится в потолок и произнесёт: «Диктую!» И дальше только за ним поспевай. И до того складно, до того кра- сиво, сдержанно вроде, но так, что за душу берёт и после не отпу- скает. Переписываешь набело, и от жалости к себе сердце заходит- ся. Некоторые эти письма и не отсылали. Перечитывали в карауле и начинали как-то себе нравиться, отчего-то себя уважать. А когда Юрка не диктовал писем, писал в блокнот и блокнот этот всегда носил при себе. К нему приставали от скуки: «Прочитай!» И он иногда читал. Но ведь он что делал, козёл? Шпарил без запинки и с выражением «Агрессивная суть блока НАТО», а на странице было совсем другое. Линьков подглядел однажды и сейчас при- ставать не стал. Шмыгнул уважительно носом и потопал в кино. Кино получилось весёлое. В конце первой серии, когда Родик укладывал Алентову на диван, по КПП ударили из гранатомёта. Весь мужской контингент от облома взвыл. Дежурная рота сбегала пострелять, и кино всё-таки продолжилось, но уже сразу со второй серии, что было значительно хуже. Поэтому в палатку Линьков вернулся без настроения. Залез к себе на второй ярус и, задумчиво поскрипев пружинами, свесился вниз— Слушай, Юр, а целуются в кино по-настоящему? — Не знаю, не пробовал, — буркнул тот. — А почему же тогда так по-настоящему продирает? — Это и есть искусство, когда настоящего нет, а пробирает. Надо только, чтоб пробирало по-настоящему. — Дурак, — влез, как всегда, Поливанов, — а убивают в кино тоже по-настоящему? — и рассмеялся. Но Поливанов что? Он только анекдотов навалом знает, а Ковалёв — голова. У него такое в голове, такая пропасть! Шурка лежал с ним однажды в охранении — за перевалом пасли «зелён- ку» — так за ночь столько от него узнал, что потом два дня спать не мог. И про звёзды, и про войну, и даже про Александра Македон- ского. Он потому и место себе выбрал на верхотуре, чтобы к нему поближе. Несолидно для «черпака», зато всегда можно свеситься и спросить. Но сейчас все его расспросы прервал ротный: — Отбой, Линьков! — вмешался он. — У тебя завтра выезд. И выключил свет. Но Шурка долго ещё отключиться не мог. Лежал, ворочался и скрипел. Из головы не выходила «Москва»: почему «не верит», почему «в слезах»? И только когда снова грох- нуло на КПП и привычно затрещало со всех постов, заснул. А утром осторожно, чтобы не разбудить Ковалёва, поднялся, взял в оружейке автомат и пошёл с ребятами на КПП. Пока жда- ли БТР, смотрел, как закрашивают на воротах копоть. Дневальные спешили до подъёма, потому что днём нельзя, а вечером без этого не сдать наряд. Дырки там, пробоины — куда ни шло, а копоть из- вольте закрасить. — И чего, дураки, на КПП лезут? — посочувствовал Шурка. — Здесь на метр полтора ствола и все спаренные, — но, вспомнив, что наряд будет принимать как раз Ковалёв, указал: — За окном побелите, чёрное! И порадовался за себя. Вчера он за две сгущёнки записал себя вместо караула на выезд. Выезжали за водой на скважину, тоже не бог весть какое путешествие, но всё равно веселее, чем караул. И точно, повеселились. На обратном пути из «зелёнки» ша- рахнули из ДШК. По броне как булыжниками простучало, но раз- мениваться с паразитом не стали, сдали пушкарям. Пропустили вперёд водовозку и на полном ходу проскочили. И хорошо ещё, Поливанов углядел, что хлестало из водовозки, как из ведра. Про- боины, как могли, заткнули тряпками и вернулись в полк. Воды, правда, довезли половину, но зато быстро. Дежурный на боковую ещё не завалился, и, сдав ему автомат, Шурка заспешил в палатку. Нужно было срочно предупредить Ковалёва, что стена на КПП не 12 забелена и наряда в таком виде не принимать. А то ведь он хоть и голова, а с ушами. Примет по доброте, а у него — нет, и будет по- том расхлёбывать за них, простота. Но спешил Шурка совершенно напрасно: Ковалёв, накрыв- шись с головой, спал. Дневальный из молодых разбудить его не решался, а ротный в палатку не заходил. И, сорвав с него одеяло, Шурка за дневального заорал: — Подъём, жор проспишь! И осёкся. Ковалёв был мёртв, подушка была вся бурой от кро- ви, лицо — наоборот, белым, а в брезентовом полотнище у изголо- вья просвечивала крохотная дыра. Шурка шагнул назад, натолк- нулся спиной на дневального и дальнейшее уже слышал плохо. Пришёл начмед, потом комбат и незнакомый из особого отде- ла майор, и началось то ли дознание, то ли что. — Шальная… — заполнял майор. — Между одиннадцатью трид- цатью и двенадцатью ночи… Входное отверстие соответствует… «Это когда я про «Москву» думал, — соображал Шурка и странно так соображал, отчётливо. — И он лежал так всю ночь, и утром лежал. И когда я боялся его разбудить…» И ещё поразило, как невозмутимо спокойно осталось всё кругом. За обедом обедали, за ужином ужинали. Ели без аппетита, но ели, разговаривали тихо, но не о нём. Дорошин внизу скатал ма- трац и унёс в каптёрку. — Теперь твоя. Потом злее обычного пришёл замполит и стал собирать из их тумбочки юркины вещи. — Мыльница его? Шурка кивал. — Зубная щётка чья? — Тоже… — А блокнот? И Шурка неожиданно испугался: — Мой. Любые записи и заметки для памяти были строжайше запре- щены. Блокнот до Юркиных не дойдёт. Замполит недоверчиво на него посмотрел. Но блокнот был не подписан, почерк неразбор- чив, и он его отложил. И Шурка облегчённо вздохнул, прибрал его и быстренько после замполита отбился. Но юркиного места отби- вать не стал, полез к себе. Лежал и, прислушиваясь к себе, недоу- мевал. Получалось так, как говорил Юрка. Не было его в настоящем, не существовало, а пробирало. И пробирало так, что он вроде бы 13 существовал. И хотелось всё время свеситься вниз. И, выждав, ког- да рота заснёт, Шурка без единого скрипа поднялся, притащил на тумбочку переноску, которую Дорошин приспособил под настоль- ную лампу, и, завесив её штанами, приступил. Не задумываясь, не подбирая слов и прямо с того места, где обрывалась строка. Места в блокноте оставалось много, но писать так же мелко он не умел и поэтому экономил. Писал, шмыгая носом, и выводил неуклюжие буквы. Он хотел, чтобы пробирало, чтобы верили и по-настоящему. — Пишешь? — свесился к нему Поливанов, посмотрел задум- чиво в потолок и неожиданно попросил: — Напиши, как мы тогда с танкистами подрались, и он за меня вписался. — Про то, как он мне на «губу» сгущёнку принёс! — попросили справа. — И про письма! И со всех сторон вдруг посыпалось: — Про то, как он вместо «Боевой листок» «Боевой свисток» написал!.. — И про рейды! — И про кино!.. — И про то, как мы на скважину ездим, и вообще!.. Всё вокруг заскрипело, придвинулось и ожило. Уцелевшая от караула рота наперебой диктовала, и Шурка едва за ней поспевал. Строчил, дул на пальцы и снова строчил. Рота охала, вспоминая, смеялась до слёз и сухими глазами плакала. Всем было грустно и отчего-то пронзительно хорошо. Никто не слышал ни стрельбы, ни грохота КПП, ни шального свиста над головой. И когда в па- латку вошёл для подъёма ротный Фомин, все спали вперемешку на чужих местах, Линьков за тумбочкой сопел в блокнот, а на пе- реноске тихо занимались штаны. Фомин их осторожно убрал, про- листал блокнот и на середине с удивлением остановился. Сразу после мельчайшего бисера было неумело и старательно выведено: «Блокнот», а чуть ниже коряво, но с тою же твёрдостью Линьков написал: «расказ». 
|
| Категория: Проза | Просмотров: 50 | |
| Всего комментариев: 0 | |
