|
04:19
Афганский дневник
|
| Афганский дневник старшего лейтенанта Юрия Головнёва. Этот материал был предоставлен мамой Юрия Головнёва, погибшего в Афганистане 13 ноября 1986 года,  27 мая 1986 г. Кабул Самолёт, отстреливая осветительные ракеты - предохраняясь от возможного попадания реактивных снарядов мятежников, идущих по тепловому излучению,- мягко приземлился на бетонку ВПП. Минут через 20 его грузное брюхо распахнулось и в лицо ударила тягучая волна раскалённого пыльного воздуха, и на горизонте забрезжили серые горы в ореоле ослепительного солнца и лазурного, без единого облачка неба. Кабул был где-то вдали, а вокруг нас громоздились барачного типа щитоблочные модули и заборы колючей проволоки. Вспоминания о Кабульской пересылке - это мучения пересытившегося ленью и вынужденным ничегонеделанием человека, это ветер афганец, набивавший пылью глаза, уши, рот, это вечно горячая вода в автоклавах, это перловка в столовой три раза на день...и нудное, томительное ожидание распределения... Выйдя на бетонку Баграмского аэродрома, я минут двадцать простоял в ожидании каких-нибудь сопровождающих и, убедившись, что попросту брошен на произвол судьбы, подхватив чемодан, побрёл узнавать в какой стороне Чарикар и мой полк. Солдат, дежуривший у шлагбаума на дороге, махнул рукой в нужную сторону и посоветовал добраться в часть с ближайшей попутной советской колоной. Сунув в зубы последнюю сигарету, с чемоданом в руках, не наблюдая никаких попутных колон, я зашагал по дороге, и наверное зашёл бы так очень далеко - потому что вскоре я был уже возле дуканов на базаре - если бы меня вовремя не затормозил комендантский БТР, и какой-то старший лейтенант мне объяснил "популярно", что в этих краях одному и без оружия много ходить не рекомендуется. Попутным БТР-ом я добрался до Баграмского поворота, откуда до моей части было уже рукой подать и даже было видно, где она распологается. Но это дома, в Союзе - рукой подать, а здесь сиди и не рыпайся и жди попутной машины. В штабе полка меня временно определили в батальон спец.минирования на место погибшего дня два-три назад на последней операции командира взвода. Старшина роты принёс в модуль новое бельё и одеяло, и указал на пустующую кровать:" Спи пока здесь. Это его кровать. Ты всё равно его не знал". К вечеру ботальон вернулся с боевых. Оказалось, что здесь же служит мой товарищ и земляк Мишка Белов.В тот же день, сначала в нашей, а потом в Мишкиной комнате, мы пили за чей-то день рождения, за мой приезд, за окончание боевой операции и молча, поднявшись из-за стола, третий тост - за погибшего лейтенанта. Вообще в полку оказалось немало ребят из нашего училища и нашего выпуска, среди них: Степан Гуцуляк, бросившийся ко мне с объятиями прямо в столовой, Юра Крупп, Ганушак и др. Отправившись через несколько дней в штаб полка для уточнения своего назначения на должность я попал прямо на командира, который, проходя мимо, смерил меня снизу вверх взглядом, и так же на ходу кинул дежурному по части капитану: "Чтобы я этого старшего лейтенанта здесь больше не видел". Я не обиделся, и спокойно провалялся в модуле на койке ещё пару деньков, пока меня, наконец, не вызвали в штаб к зам.полка. Он задал несколько общих вопросов, поинтересовался моим настроением и определил на должность командира взвода в инженерно-сапёрный батальон: "Побудьте месяц-полтора в полку никуда не выезжая, ну, а потом уже и на операции". Всё это выглядело внушительно и надёжно, тем не менее не прошло и недели, как наш батальон выехал на операцию. "Так быстрее освоишься"- только и сказал комбат... 9 июня-14 июля 86 г. Файзабад. С вечера меня со взводом определили на 461-й БТР, проинструктировали на все вероятные случаи и указали место в общей колоне полка: за бортовым ЗИЛ-ом, гружёным ВВ и СВ, и перед ИМР-ом из состава дорожно-мостовой группы ООД, которую выставлял дорожный батальон. Построив перед обелиском славы подразделения, командир полка довёл оперативную обстановку, ознакомил с предстоящей задачей и отдал боевой приказ:"Вы поведёте колоны советских и афганских машин на Файзабад, который длительное время был отрезан душманами. Возможно, вас будут встречать цветами...Счастливо вам всем вернуться... По машинам!..." Под бравурные звуки полкового оркестра колона начала выползать за КПП, и вскоре уже растянулась на многие километры. Так, что голова её уже въезжала в Чарикар, а хвост ещё волочился по территории ППД. Столица провинции Парван город Чарикар представлял собою большой, широко разбросанный,окружённый каменистами скалами и "зелёнкой", кишлак, насчитывающий около 100 тыс. населения. Центральная улица была сплошь усеяна всевозможными дуканами и народом, всюду слышался непрерывный гомон и сигналы машин. В центре, на кольце, из репродукторов разносилась индийская музыка. Лавки ломились от всевозможного товара, собранного со всех краёв света, и маленькие "бочята" сновали между машинами и БТР-ами с арбузами и дынями в руках в надежде обменять или продать свой товар. Дорога к перевалу Саланг пролегала в основном среди живописных скал, нависавших гигантскими шапками над шоссе, по зелёной зоне, благоухающей созревшими плодами, через кишлаки, вдоль быстрых и неимоверно грязных и мутных горных речушек. Под тяжёлым бронежилетом и каской, надвинутой до бровей, под палящим солнцем, пот градом скатывался по х/б и резкий пыльный ветер раскрашивал лицо грязными полосами. На дороге повсюду виднелись следы былых боёв: выбоины в шоссейном полотне, маслянистые и горелые пятна соляра, подорванные и сожжёные машины на обочине...и обелиски вдоль проезжей части, простые и строгие, на месте гибели советских солдат и офицеров, в виде вздымающихся к небу обрубков топливопроводных труб, крупных осколков авиабомб, комендантских шлемов и жезлов на каменных плитах, и просто каменных глыб с выбитыми на них фамилиями... Перед Ханабадом произошёл первый подрыв - наливник, шедший за пять-шесть машин за нами, наскочил на мину передним колесом. По счастью, никто серьёзно не пострадал, и взрывом не задело бочку с топливом. С самого утра, вот уже часа четыре-пять, Ханабад обрабатывали из танков, САУ-шек и ствольной артиллерии, в несколько заходов громили авиацией. По репродуктору агитотряда не умолкая выступали переводчики с предложением всем мирным жителям покинуть город, а мятежникам - сложить оружие. Выходившие из города женщины, дети и старики прятались за крепостными стенами гарнизона царандоя (афганской военизированной милиции). Когда наши войска вошли в Ханабад,города больше не существовало: одни дымящиеся глиняные развалины. "Духи" успели уйти и вынести со складов всё имущество, только в одном вещевом складе осталась, уныло скучая, пара стоптанных ботинок. Ошибки на войне оплачиваются кровью. При выброске одного из подразделений десантников на блоки, вертолётчики ошиблись в ориентирах и высадили их не на те вершины, а в результате - чуть ли не на голову душманам. Многие гибли ещё не коснувшись земли, другие сразу вступали в бой - силы были не равные, пулемётный и автоматный огонь косил без разбору - из 50 человек группы в живых не осталось никого. В Кишим въезжали уже под вечер, уставшие, пропылённые и злые, с пересохшими от жажды губами. Город встречал нас радостными рукоплесканиями, толпами приветствующего народа и цветами.. За Кишимом всё больше встречались безжизненные глиняные степи, грунтовые дороги, засыпанные до поуметра пылью, брошенные жителями кишлаки, высохшие русла рек и ручьёв и только дальше - бегущая навстречу грязно-мутная, каменистая, по горному быстрая и узкая речка Кокча. Идущий за нами ИМР расчищал дорогу от крупных камней, валунов, равнял съезды, засыпал воронки и рытвины. Не имея налаженной связи со штабом, идущем в голове колоны, ИМР все указания получал через наш БТР, и потому, вынужденные останавливаться во время его работ, мы всё время отставали от основных войск. Уже колона остановилась, и мы начали догонять её, когда позади нас, на самом въезде на горный серпантин, раздался мощный взрыв, поднявший клубы чёрного дыма и пыли. Подрыв! Я махнул бойцам, сидевшим на броне, чтобы бежали к ИМР-у, а сам передал по рации: "Шестнадцатый, шестнадцатый, я - сигнал, я - сигнал, за мною подрыв 21-го, тяжёлая коробочка..." ИМР развернуло взрывом поперёк дороги, на месте фугаса зияла почерневшая яма, гусеницы сорвало и отбросило в сторону, один каток валялся возле машины,другой забросило вверх по склону горы,днище разорвало,по земле текла ручьём соляра и масло,в отсеке механика-водителя вырвало броневую переборку за сиденьем. По башенке оператора пришлась основная ударная волна. Механика-водителя каким-то чудом не зацепило, а только выбросило при взрыве из люка, второго бойца, сидевшего на броне со стороны подрыва, контузило. Километра через три мы выехали к танковому посту "Третий мост", где мне предстояло остаться со своей группой сапёров для содержания моста и проверки 5-ти километрового участка дороги на наличие фугасов и мин. Начальником поста оказался прапорщик Русяев - человек общительный, интересный и гостеприимный. Мы часто коротали с ним вечера за ужином, у радиоприёмника, или просто, лёжа в постелях на улице, о чём-то вспоминая, глядя на звёзды или рассматривая горную вершину "Медвежья голова" на том берегу реки Кокча. Пост располагался на слиянии мутной Кокчи и какой-то другой горной речки, только более прозрачной, через которую был перекинут старый полуразрушенный мост из металлических балок.Вначале пост охранялся тремя танками, остальные ушли на операцию, а потом и ещё один танк забрали. Поэтому Вовка Русяев с радостью принимал на постой все, отбившиеся от своих колон, САУ, БТР-ы и БМП, гостеприимно встречал их старших - офицеров и прапорщиков - а машины сразу же определял на боевые рубежи. Пост был обнесён глиняными стенами и колючей проволокой, за которой размещались противопехотные минные поля, нивесть когда и кем установленные и неизвестно где кончающиеся. Каждое утро за час - два до прохождения колон, наша группа выезжала на проверку дороги, ощупывая миноискателями и щупами проезжую часть на три километра в одну сторону от поста и на два - в другую. Остальное время глушили в Кокче рыбу "марилку" тротиловыми шашками и гранатами, купались в речке и загорали. В конце июня в компании с заезжими офицерами-артеллиристами отпраздновали Вовкин день рождения. Как полагается поздравили именниника с торжеством, выпили по чарке за его здоровье, потом Вовка сыграл на гитаре - он хорошо пел и знал множество красивых песен. На этой заставе Русяев прослужил уже два с половиной года, а заменщика так и не присылали, и потому особенно искренне выпили за его скорейшую замену в Союз. Вечером 26-го на противоположном берегу светлой речки, выше моста, в горах, заметили группу людей. Они спускались по склону к реке и не отвечали установленным сигналом "свои" - красным дымом или красной сигнальной ракетой на наши запросы. Вовка объявил тревогу и обстрелял группу из АГС-17, потом пристрелял по тому месту танки, и когда уже собирался их окончательно накрыть, на вершине, наконец, загорелись красные дымы. С утра 27-го июня я находился на мосту, где силами проходящей колоны ремонтировали провалившийся участок полотна. Часам к десяти на мост вышла группа десантников из пяти человек: майора, ст.лейтенанта и трёх солдат. Старший лейтенант, обращаясь ко мне сказал: "Будь другом, мы спускались за водою, сейчас снова пойдём на блоки. Передай начальнику поста, чтобы больше нас не обстреливал..." Я ответил, что им лучше самим зайти к прапорщику - здесь многие склоны заминированы, пусть узнают, где лучше пройти наверх. Но десантники спешили, и только ещё раз попросили выполнить их просьбу. Уже после обеда, когда вслед нашей колоне на Файзабад пошли афганцы из парандоя, на той стороне реки, под самой вершиной, раздался взрыв и поплыло чёрное облако - явный признак взорвавшегося тротила. А ещё через несколько минут ещё взрыв и дикий человеческий крик. Фигурки людей в месте подрыва заметались, кто-от один пробрался по склону на более пологое место и кричал в сторону поста: "Вызовите вертушки, надо забрать раненых! У нас подрыв! Скорее сапёров!" Вовка метнулся к рации вызвать вертолёты. Потом кричал в ответ:"Вертушки идут! Вертушки идут! У меня нет сапёров! Нет сапёров!" С той стороны диким срывающимся голосом неслось:"Сволочь! Давай сапёров! Быстрее сапёров!" У меня не было задачи ходить на минное поле, и моё решение пойти на помощь ставило бы под угрозу жизни моих солдат - кто, идя по минному полю, застрахован от смерти!? Но там, на вершине, истекали кровью люди, и всякое промедление могло стоить им жизни. По-видимому ,в мире есть две такие профессии, представители которых должны быть готовы в любую минуту прийти на помощь страдающему человеку - это врач и сапёр. Я добежал до поста и одёрнул Вовку за рукав: - Вовка, я попробую их вывести вниз. - Ты что, с ума сошёл, там же мины! - Вовка, это и есть моя работа, я же сапёр. В горы поднимались по камням, где их не было, проверяли землю щупами, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Первы шёл зам.ком.взвода сержант Союиханов, за ним сержант Мансуров, потом я и за нами все остальные сапёры. Мины показались на последних десяти метрах от каменного плато до валунов, на которые десантники вытащили своих раненых. Это были наши советские мины ПМН нажимного действия, местами ещё укрытые землёй и незаметные, местами торчащие из грунта, вымытые дождями. Наиболее тяжёлым оказался майор: у него были оборваны обе ноги - одна до колена, другая по ступню, разворочена промежность, разбито лицо и выбит глаз. У ст.лейтенанта сильно посекло ноги и поясницу, но он был способен передвигаться. У солдата оторвало одну ступню. Пробив дорожку к камням, сделали раненым уколы премидола - обезбаливающего - и перевязали ИПП раны. Первым решили выносить майора. Его уложили на плащ-палатку. За нижний край взялся Союиханов, за верхний - один из десантников. Мы с Мансуровым уже спустились ниже, к каменному плато, когда за спиною раздался взрыв. Я обернулся, в лицо ударила гарь, мелкие камни с землёю и липкая влага. В полуметре от меня упало ошмотье армейского ботинка. Отброшенный от места подрыва на метра три, лежал Союиханов и корчился на земле, тихо стоная, закусив губы. Мы с Мансуровым бросились к нему на помощь. Мансуров прижал его к земле, не давая кататься: вокруг были мины. А я, перехватив его ногу жгутом, сделал укол и перевязал рану. На месте стопы свисали клочья мяса, обломки кости и ошмотье кожи. Перевязав, перетащили Союиханова на плато, прижав к камням и не давая видеть раненую ногу. Вызвав на помощь ещё сапёров, стали спускать раненых к подножию. Я уходил последним, вместе с одним из десантников - совсем ещё мальчишкой, с испуганно-широко раскрытыми глазами, боящегося ступать по земле. "Не бойся, малыш, всё будет хорошо, иди по следу, шаг в шаг. Мы выйдем, малыш, всё будет хорошо. Смелее, след в след..." Почему-то я хотел, чтобы он вышел невредимым сильнее, чем за других, я сам боялся за каждый его шаг... Погрузив раненых в машину, я расслабился наконец, закурил сигарету и почувствовал вдруг как сильно устал, голова закружилась, перед глазами поплыли разноцветные круги. Казалось, мы пробыли на склоне не более 15-ти минут, а в действительности прошло около полутора часов. Афганская колона не двигалась. Кто-то сказал, что разрушен малый мост. Это в метрах шестистах от поста. Взяв с собой Мансурова, уставшей качающейся походкою мы отправились проверять место образовавшейся пробки. На мосту уже работали солдаты из царандоя. Оказалось: мост разрушил танк из боевого охранения гусеницей при развороте. Руководили работой двое мужчин, одетых в форму с коротким рукавом, но по лицу явно русские. Один из них подозвал меня: "Вы отвечаете за этот участок дороги? Где ваши люди? Почему не восстанавливаете мост? Я буду жаловаться в штаб армии." Я уже понял (догадался), что это советники. Потом внимательно посмотрев на меня и сержанта, он добавил: "Почему вы пьяны? И ваш сержант тоже. Я буду докладывать..." Мне не хотелось говорить, во всём теле была какая-то вялость и лень, но я сказал, неторопливо, с трудом: "Мы сапёры. Просто устали страшно. Был подрыв - выводили десантников с минного поля. Мой один сержант тоже рванулся. Просто устали. А мост... Мост сейчас сделаем..." Советник замолчал, потом уже мягко, как бы извиняясь, ответил: "Ну ладно, ладно. Не знал. Как-нибудь сами управимся. Не знал...Что ж, у каждого своя работа..." Вечером, в разговоре с солдатом-десантником я узнал как же случилось с ними несчастье: простившесь со мною на мосту, десантники набрали воды и стали подниматься в гору. Первым шёл ст. лейтенант, за ним майор и следом цепочкою солдаты. Дойдя до каменного плато, заметили мины.Один из солдат - самый молодой - был сапёр и он предложил старшему, что пойдёт первым. У него был сломан щуп, но он надеялся на штык-нож и шомпол. Старший лейтенант принял волевое решение: двигаться прежним порядком,- и через несколько шагов под майором раздался взрыв. Ему бросились помогать, стали поднимать с земли - и рвануло второй раз. Тогда сапёр на коленях прополз до камней и следом за ним вытащили раненых. Так они оказались в западне. Как оказалось, когда пришли вертушки, один из моих солдат, оставшихся в лагере, просил вертолётчиков посадить машину на ровную горную площадку вблизи подрыва или зависнуть над местом подрыва и втянуть всех на борт. Они побоялись рисковать: мол, безопаснее послать сапёров. Мы этого тогда не знали - просто шли на помощь и никто из моих солдат тогда не думал о том, что может сам остаться на этой земле. Вечером капитан-артеллерист сказал: "В Союзе я всегда думал: чем занимаются эти сапёры. Всё что-то копают, строят. И только здесь, в Афгане, увидел их в работе. Скажу честно: такой профессией можно гордиться". Через пару дней колона возвращалась с Файзабада. Уже под вечер, темнело. Впереди шёл БТС с тралами из нашего полка, а за ним БТР-ы с сапёрами. Взрыв прозвучал примерно через час, колона остановилась, но через некоторое время опять тронулась. На посту никто не придал этому особого значения, решили, что сработал фугас под тралом. На утро, во время проверки дороги, метрах в 80-ти от подорванного ИМР-а, мы увидели подорванный и сгоревший БТС. Место подрыва находилось лишь на несколько метров дальше нашего ответственного участка. О последствиях мы узнали позднее: наехав на замыкатель селитрового фугаса, БТС был разорван так,что днище вскрыло как консервную банку,повырывало катки и гусеницу, разворотило верх. Тех, кто был наверху, сбросило на землю, бойцу, сидевшему в люке, оборвало ноги и выбросило взрывной волной, механик-водитель пытался выбраться из машины, на поверхности показались только его руки и сгорел вместе с машиной. Утром мимо поста прошло три новых танка - Вовка Русяев сказал, что это в их полк. Когда они уже ушли за поворот, послышался взрыв. Мы выехали вслед за ними, но тревога оказалась ложной.Распросив механика последнего танка, мы повернули обратно. Это был молодой парнишка только полгода прослуживший в армии. Уже на следующий день я узнал, что проезжая через мост вечером в районе соседнего поста, он не справился с управлением машины, опрокинулся в реку и погиб. Однажды один полковник в годах сказал лейтенанту Саблину: "Ваши награды не в медалях и орденах, не в чеках, должностях и званиях. Высшая для вас награда, это когда, увольняясь, солдат скажет вам: товарищ лейтенант, спасибо, благодаря вам я остался жив". Где-то выше по течению Кокчи солдаты тротилом глушили рыбу, один сорвался в воду и утонул. Под вечер нам приказали выехать на слияние рек, ниже по течению, и там смотреть труп. С одним БТР-ом,установив наблюдение и круговую оборону, мы просидели до рассвета. Когда вернулись на пост, Вовка смотрел на нас, как на умалишённых - слияние рек значилось у них на посту, как одно из наиболее опасных мест. Тоскуя вечерами, Вовка играл на гитаре и пел лирически-печальные песни, особенно о России."Зачем ты память больна снегами, больна снегами русских зим..." В конце концов он сначала простыл, а потом где-то подцепил малярию. Несмотря на палящее солнце, его страшно знобило под одеялом и бушлатами. Было страшно смотреть на его синие трясущиеся губы и содрагающееся тело. На запрос, из полка ответили:" Лечись самостоятельно, замены пока нет". Когда ему стало совсем плохо, мы вызвали вертушку и отправили Вовку в госпиталь. Через пару дней наш полк возвращался к ППД. Ранее безжизненные кишлаки уже были наполнены жителями - народ возвращался к нормальной жизни. 17 июля - 9 августа 86 г. Газни. К вечеру добрались до Кабула и заночевали там в БТР-ах на Тёплом Стане. На Газни выехали только на следующий день вечером. Кабул производит впечатление нашего среднего провинциального городка только непомерно раздутого вширь. И по сравнению с другими городами Афганистана - больше кирпичных и многоэтажных домов, меньше дувалов. Какая-то видимость цивилизации, и даже тролейбусные линии по главным улицам. Наша задача состояла в том, чтобы обеспечить штаб армии и пропуск колон по маршруту Кабул - Гордез - Газни. И в первое же утро мы действительно отправились проверять площадку на наличие МВЗ под КП штаба армии. Но через пару дней все карты смешались, задача изменилась, и нас двумя группами выбросили в горы. На вертушки садились прямо с дороги при неостанавливающихся лопостях. Группами по три человека. Летели не так долго, но всё дальше и дальше от дорог и кишлаков. Горная цепь Пагман. С телетайпной ленты ТАСС: Кабул. В уезде Пагман, провинции Кабул Вооружёнными силами ДРА ликвидирована банда контрреволюционеров. У душманов изъято артеллерийское и ракетное вооружение,дистанционные взрывные устройства, боеприпасы... "Фрунзенец" от 3 августа 1986 года. Садились на красные дымы в узком каменном ущелье, со всех сторон зажатом высокими отвесными скалами. Ещё не давно здесь шли бои с бандами душманов, которых преследовали наши десантники. Сейчас же нас ждали две роты ВДВ, занимающихся поисков складов артвооружений. У них были собственные сапёры, но молодые и малообученные, и после подрыва, случившегося на первом складе, им попросту не доверяли, потому и пришёл в штаб армии запрос прислать группу армейских "кротов". Первой группой командовал я, второй - старший лейтенант Трачук, уже опытный офицер, прослуживший в Афгане больше года. Про один случай из его практики ходили чуть ли не легендарные рассказы: обезвреживая ребристую пластиковую итальянскую мину типа "ТС", он начал сворачивать верхнюю крышку и не заметил установленного на неизвлекаемость замыкателя. Замыкатель сработал, но по какой-то невероятной случайности взорвался лишь детонатор, а ВВ мины не сдетонировало - вместо того, чтобы взорваться у него в руках, мина лишь раскололась пополам. Проспав ночь на камнях, подстелив палатку и бронежилет, укрывшись бушлатом, наутро наши группы разделились: я пошёл с одной разведкой вверх по ущелью, а Шура Ткачук с другой - в левое её ответвление, идущее к перевалу. Шли долго по камням, идти было тяжело, особенно мне - с непривычки. Скоро стали попадаться каменные укрытия, оборудованные "духами" у подножья скал. Разделились на несколько мелких групп. Километра через три одна группа натолкнулась на склады. Это были маленькие укрытия из камня, рассеянные на расстоянии примерно 500 метров. Было найдено множество "РС", цинков с патронами разного калибра китайского производства, американские и английские гранаты осколочного действия и химические мины китайского и английского происхождения, ВВ и детонирующий шнур из Югославии, приборы наблюдения из Румынии, японские препараты и устройства для переливания крови и физиологического раствора. Всё это снесли в общую кучу и подготовили к подрыву. Общее количество найденного вооружения было внушительно и об этом сообщили наверх, откуда только ввиду невозможности посадки вертушек в этом районе, поступила команда - всё уничтожить. Врач-прапорщик из десантников полез ещё дальше один и вскоре скрылся за скалами. Примерно минут через 40 послышалась стрельба и, обругав в сердцах непутёвого доктора, командир десантников с бойцами ломанулся вверх. Вскоре всё затихло и все вернулись обратно. Духи явно не стремились к конфликтам, а хотели поскорее убраться из этих мест. Выставив блоки, заночевали там же, возле складов. Сухпай, выданный на сутки, практически закончился. Бойцы нашли трофейную муку и в цинках из-под патронов жарили "пончики", которые, за неимением ни соли, ни сахара, ни воды, замешивались на физиологическом растворе - ничего, вкус получился вполне приличный. На следующий день поиски продолжили, но складов больше не обнаружили, лишь старший лейтенант Иванков натолкнулся на духовскую стоянку, где ещё стояло замешенное тесто и на дне стаканов неостывший чай - оказалось, что мы ночевали с духами по-соседству. Перебирая найденные духовские документы, натолкнулись на справку, выданный советским госпиталем - оригинальный факт. Сержант Ахадов притащил плитку арахисового шоколада с исходными данными монополии президента Форда. Воистину: американский президент - русским сапёрам. Вскоре подошла группа спецминёров, высланная за нами. Мы отходили, а они следом минировали ущелье "охотой". Когда мы уже спустились метров на 800 вниз, за нами скалы, раздался мощный взрыв - это уничтожили склады. Дойдя до места первого привала остановились и вызвали штаб узнать время и место отправки. Но и там ещё никто ничего не знал. Вечером по транзистору услышали о выводе шести наших полков из ДРА - нам это не светило, для нас работы в Афгане на долгие годы через край. Наутро поступила команда двигаться через перевал. Это ещё 3-4 километра по каменным тропам до высоты 4200 метров. Минут через 50 встретились с гуппой Трачука. Идти было тяжело, неимоверно трудно, но шаг за шагом поднимались всё выше, цепляясь за острые каменные глыбы. Перед последним подъёмом попадали трофейные лошади и их пришлось пристрелить. На высоту поднялись только к вечеру. Уставшие и обессиленные. Далеко внизу виднелась зелёнка и кишлак. На верху порывисто, сшибая с ног, гудел холодный ветер. Спали укрывшись за камнями, но всё равно уснуть не получалось из-за страшного холода. С рассветом стало немного теплее, и мы начали спуск, что оказалось ещё труднее, чем подъём по перевалу. Через час уже вовсю палило солнце и стало душно, прохладой веяло лишь от бегущего по ущелью ручья и снежных куполов, которые изредка попадались на пути. Уже почти внизу среди камней замелькали ПФМ-ки - вероятно ущелье не так давно наши минировали авиацией. Самонадеянные десантники, как всегда, шли сами впереди, а нас оставили в хвосте. Спохватились, когда начались подрывы. Подобное было на Файзабаде, когда авиация метров на 800 закидала ПФМ-ками дорогу и все вокруг неё. Тогда мы прибыли в район в момент их самоликвидации. Шли по пыльной дороге, ощупывая и всматриваясь в каждый метр, расстреливая мины из автоматов, а вокруг - то далеко, то рядом звучали взрывы ликвидирующихся мин. Их было много, и ощущение было не из приятных. Внизу в ущелье переночевали, а с утра снова на восток, на поиск складов. Десантники ушли со своими сапёрами, но вскоре раздался взрыв и крики:"Сапёры,вперёд". Проверяя дорогу, сапёр-десантник неудачно ткнул щупом в мину, осколками ему посекло лицо, руки, выбило глаза. Складов оказалось множество: и снова мины, гранаты, РС-ы, замыкатели, даже пускавая установка для РС - а это знаменательный случай. В дувале, оборудованном духами для отдыха, обнаружили листовку, прославляющую какого-то душмана, и мешок фиников. Это случилось днём 30-го июля. Наши группы уже вернулись с работы и отдыхали, расположившись на вещмешках. Только Мансуров с парой солдат проверял ещё где-то далеко наверху. Решили готовить "пончики" - сухпайка уже не было, и бойцы разошлись по складам в поисках посуды, жира, муки и пр. Взрыв был для всех неожиданностью - по этим местам уже не раз ходили. Минут через пятнадцать на плащпалатке вынесли молодого солдата Сергеенкова. При подрыве ему оторвало обе ноги и сейчас, перетянутые жгутами, наскоро забинтованные, они лохмотьями марли и крови безжизненно свисали на краю палатки. Осколками посекло тело, руки и оборвало несколько пальцев на левой руке. Было видно, что боль трудно переносима несмотря на вколотые четыре тюбика обезболивающего. Вертушка подошла минут через 15. Действию вертолётчиков стоило поразиться и немало удивиться: вертолёт шёл по ущелью буквально протискиваясь между скал,развёртываясь для посадки на месте. Для этого нужно было немалое мастерство и мужество. В сентябре, будучи в Кабуле в командировке, взводный из нашей роты Серёга Мудренко зашёл к Сергеенкову в госпиталь: - Ну, как твои дела? - Товарищ лейтенант, заберите меня отсюда, заберите в батальон. - Ты домой матери написал об этом? - Как же я такое напишу, как?! Что же мне теперь делать, как мне дальше жить без ног?... Во время поиска складов нам пришлось довольно высоко подниматься в горы, карабкаться по полуотвесным скалам. Я поднимался с камня на камень и до вершины уже оставалось метров пять, когда под ногою ушёл камень. Успев ухватиться руками за расщелину и кое-как утвердить ногу, я прижался к скале. Осмотрелся: путь наверх был невозможен, назад, из-за сорвавшегося камня, дороги тоже не было. Оставалось только обогнуть откос вправо и, если повезёт, дотянуться до камней за поворотом скалы. Единственно куда можно было шагнуть - это наносной островок земли, собранный ливневыми потоками, шаткий и зыбкий. Оставалось одно - рискнуть. Я шагнул, и земля ушла вниз, но я успел ухватиться за новые выступы и вырваться из каменного плена. Командир разведроты попросил помочь: надо было подняться на одну из вершин и проверить на наличие мин тропу и каменные укрытия. Я со своей группой около часа карабкался к одной вершине, потом спустились в седловину и оттуда стали подниматься к складам на ещё большую вершину. На тропе обнаружили четыре ПМ-ки, а склады оказались пусты: кроме пустых банок из-под тушёнки ничего не было. Вид, открывавшийся с вершины был великолепен: седые шапки гор, ручьи бегущие в долину, зелёнка с садами и виноградниками и бескрайний простор. Как редко здесь обращаешь на всё это внимание - на войне не до красот. В начале августа мы вернулись в район расположения батальона. Нас встретил комбат и, не интересуясь даже тем, что мы устали, что хочется есть и спать, хочется в баню и просто сесть и отдохнуть от всего, первым делом спросил: "А где бакшиши?" Ему ответили, что не за тем ходили, на что он отреагировал по-своему: "Не будет спальников или одеял - всех прошмонтую и всё заберу". Через несколько дней, когда я заступил в наряд по батальону, наше расположение обстреляли с РС-ов. В основном всё пришлось значительно дальше, но один зажигательный РС упал в 50-ти метрах от кунга комбата соседнего батальона. Наша рота оборудовала новый пост на одной из вершин. Внизу шла зелёнка и кишлаки. Вскоре появился агитотряд и попросил нашей помощи: поступил сигнал, что в одном из кишлаков десантники заминировали жилой дувал. После проверки оказалось, что это всего навсего комок воска, но мы узнали потрясшие нас факты. Оказалось, что десантники прошлись по кишлаку и, пригрозив жителям, ограбили их. Задача агитотряда состояла в том, чтобы договориться с жителями, объяснить им, что это не типичный случай и он будет тщательно разобран. Вещи и деньги были возвращены, виновные предстали перед судом трибунала. В полк возвращались под проливным дождём, но всё равно на въезде салютовали ракетами и у КПП, встречая, играл оркестр. 14 августа - 12 сентября 86 г.Саланг Работа на высокогорном тоннели перевала Саланг начиналась для меня в 3.30 утра. Хорошо хоть, что рабочих дней в неделе всего три: понедельник, среда, суббота - это когда движение колонн с нашей стороны. С утра мы проверяли тоннель на наличие взрывных устройств: по обе стороны дороги проходили по одному собаководу с - МРС-ками и сапёры, осматривающие проезжее полотно, трубопровод и ниши. Выезжая на ту сторону тоннеля, я отмечался у оперативного дежурного и делал запись в журналде: "Тоннель проверил, ВВ и СВ не обнаружено. Состояние тоннеля удовлетворительное - звание, подпись, фамилия". После этого, уже часам к пяти, вовращались обратно и, заехав за сотрудниками ХАД (организация безопасности ДРА), спускались вниз по дороге на таможню. Таможня располагалась на довольно обширной горной площадке по дороге на перевал, где была вкопанными гильзами обозначена площадка для досмотра и установлен контейнер с зарешеченными оконцами для задержания подозрительных лиц и размещения конфискованного товара. Моя должность именовалась: начальник досмотровой группы. Мы проверяли советские колонны, чтобы на наши машины не подвесили в пути мины. Проверяли с той же целью пустые афганские машины и шмонали афганские грузовые "Мерседес-Бенц" и легковые "Тойоты" дуканщиков, чтобы не провозили ВВ и СВ, наркотики и контрабандный товар. Афганцы проверяли легковые автомобили с людьми, кабины грузовиков, просматривали документы, удостоверяющие личность и дающие разрешение на провоз товара; обыскивали пассажиров автомобилей и автобусов. Работая на таможне, я имел возможность наблюдать жизнь афганцев в непосредственной близости. Что-то привлекало в них, что-то казалось диким и неприемлемым. Водители афганского транспорта имеют очень малое представление о ПДД. Каждый едет, как считает нужным, обгоняя идущие впереди машины на любой скорости, в любой последовательности и с любой стороны.При этом, естественно, не редки столкновения, которые, впрочем, легко урегулировываются самими водителями. Вообще, в Афганистане даже наезд на пешехода не является чем-то особенным: бог дал, бог взял - на всё воля аллаха. Все машины переделаны до неузнаваемости и загружены до невероятности. Стёкла и облицовка сплошь заклеены наклейками, кусками материи, разрисованы и украшены всевозможными побрякушками. Народ этот очень гостеприимный и доброжелательный: дуканщики при досмотре машин всегда норовили услужить и оставить какой-нибудь бакшиш(подарок), даже если досмотр проводился со всей строгостью. За время работы я перепробовал продукты, наверное, со всего мира, о каких раньше и не догадывался. Наибольшие неприятности доставляли коллоны царандоя и автобусы. Первые пёрли напролом, не останавливаясь ни на какие команды, в 4-5 рядов загораживая дорогу, что навести порядок удавалось только с автоматом в руках, стреляя в воздух. Вторые, ударяясь бортами, с руганью и гулом сирен стремились поскорее пролезть на досмотровую площадку. Автобусы по Афганистану идут без промежуточных остановок, и поэтому на таможне все стремятся решить свои дела: вздохнуть свежим воздухом, набрать воды, перекусить, помолиться, оправиться и пр. Картины афганского быта, по крайней мере советскому человеку, кажутся дикими. Недаром же в Афганистане 1365 -й год. В туалет мужчины и женщины ходят одинаково сидя и после этого присыпаются пылью, собранной здесь же на дороге. Причём, они не пытаются уединиться, а садятся прямо возла автобуса. К тому же, один набирает воду из ручья, а другой в метрах пяти выше по течению в этот же ручей оправляется. Нам часто говорили о восточном уважении и преклонении перед женщиной, но нам приходилось наблюдать совсем иные картины: мужчины, поев, оставляли поднос с объедками на сидении и уходили курить, а женщины украдкою высовывая руку из под паренджи(смешное зрелиже - как слон хоботом), доедали оставшиеся крохи и кормили детей. Укачавшись за дорогу, женщина могла тошнить на переднем сиденье, а сидевший за ней мужчина спокойно продолжал курить сигарету(у них разрешается курить в салоне автобуса). Не замечали мы и уважения к верующим. Они, расстелив циновки, молились Аллаху, а рядом толпа курила сигареты, поплёвывала и бросала окурки,или вообще кто-нибудь,присев рядом на корточки, опрожнялся. Женщины, кроме девочек в 7-8 лет, все были в парандже, за которой с трудом угадывается даже возраст, не то что внешний вид. Но случалось видеть женщин и с открытым лицом, без паранджи или с откинутою паранджою, Почему-то в основном старух или безобразных. Но бывали, главным образом в автобусах из Кабула и Герата, очень милые девчёнки, в которых нельзя было не влюбиться и за каких не жалко бы отдать любую пайсу(калым). Некоторые из них даже украдкою махали ручкой и украдкой смотрели в нашу сторону. Женщина Афганистана бесправна. Её покупают замуж как вещь и она не имеет права ходить с открытым лицом, появляться при гостях мужа, разговаривать с кем-либо. По закону за супружескую неверность муж, если докажет измену, имеет право её убить. А если родственники за неё заступятся, то они сами становятся преступниками. Совместная работа сдружила меня с замполитом ХАД (отделения) капитаном Абдул Кадыром (Ракибом, как его называли из-за наколки на руке, что означает соперник в любви) Это был интересный мужчина лет тридцати, худощавый, со шрамом на виске, хорошо говоривший по-русски, учившийся полгода в Ташкенте и женатый на таджичке из Союза. В своё время он находился в банде, потом, после убийства душманами его брата, перешёл на сторону новой власти и работал в контрразведке, мотаясь по странам Среднего Востока. После подрыва в машине от духовского гранатомёта, лечился в Союзе и заполучил шрам на лице - работа в контрразведке стала невозможной: меченый. Его отправили на Саланг. Он живо интересовался Союзом и всей нашей жизнью, бывал у нас в гостях и принимал к себе. При мне он дважды задерживал душманов.Один раз по ЦУ из Кабула ссадил с автобуса духовского связного, колесившего по стране под видом торговца наркотиками, а второй раз на Уланге,в чайхане, двои, которые обнаглели до того, что открыто держали в карманах одежды удостоверения враждебной палемской организации. В прошлые времена Саланг был международным курортом. На автонуре, где располагался наш пост, раньше был отель, рестораны и кабины с девицами разных национальностей. Ещё до сих пор в горах виднеются остатки канатной дороги, ведущей к вершине и горнолыжной трассе. Сейчас всё это разрушено, а весь перевал и ущелье Саланг заминированы. Тоннель Саланг был построен ещё в 1964 году советскими специалистами. Он располагается в пределах 3500-4000 метров над уровнем моря и имеет протяжённость 2767 метров, переходя в перекрытую галерею примерно тако же длины. Удивительно дёшево наша страна оценила труд военных в Афгане:каких-то два оклада, из которых один переводится в 270 чеков и разменивается на взносы, подписки, налоги и пр.- в то время,как обычному вольнонаёмному рабочему Саланга платят по 1500 чеков в месяц, хотя он практически ничем не рискует. Два спецминёра с оружием покинули охраняемое экспериментальное поле и через полигон ушли в зелёнку, чтобы набрать винограда и продать афганцам сигнальные ракеты. Пока торговались с "бачами", те попросили пострелять из автомата, а когда расстреляли все патроны, взяли спецминёров в плен. Одного из них, мёртвого и обезображенного, через несколько дней подбросили на пост, а второго выменяли через Чарикарский ХАД на трёх крупных мятежников. Командир полка выставил тело убитого солдата на плацу и провёл каждого мимо, чтобы своими глазами увидели, что такое попасть к душманам: всё, что можно было отрезать - было отрезано, всё тело в кровоподтёках и порезах, глаза раздавлены... Вскоре в Кабуле были захвачены и замучены 12 человек, беспечно выехавших без оружия и боевого прикрытия за город на карьер. Среди них была женщина, которую духи увезли с собой. О её судьбе можно лишь догадываться. Бывая в гостях у афганцев, поражаешься их быту.Всю пищу они едят руками. Правда, специально для меня Ракиб всегда откладывал в отдельную миску и подавал ложку. Сам он среди своих ел руками, а в нашем кругу как любой цивилизованный человек. Моё пребывание на Саланге закончилось после конфликта с полковником-начопером. Был большой поток машин и он приказал какому-то лейтенанту довести по всему Салангу, чтобы ускорили их пропуск. Тот ответил: "Есть!" и...убыл в отпуск. Уазик начопера резко остановился возле меня, и он по привычке начал кричать через мегафон, что я нарушаю его приказ и что времени осталось мало до закрытия тоннеля (тоннель закрывают обыкновенно часов в шесть вечера, после чего мы снова проверяем тоннель и вскоре движение по нему прекращается), и что я должен пропустить машины без досмотра. Я ответил, что это невозможно, что я отвечаю за безопасность Саланга. Он вскинулся на меня, схватил меня за ворот, зартяс автоматом. Я не сдержался и ударил его по рукам, и крикнул, чтобы он не трогал меня ркуами... Через несколько дней мы пропускали через тоннель караван пуштунов. Они шли долгой чередою с верблюдами и ишаками, погрузив на них весь свой небогатый скарб, угрюмые, грязные, оборванные, в лохмотьях. Женщины с открытыми лицами, такие же грязные и безобразные. Буквально на следующий день на Саланге случилось ЧП. Выше таможни копали песок, и вот солдат и прапорщик, остановив экскаватор, пошли смотреть, где лучше копать.В это время, стоящая под уклон без тормозов машина, стала скатываться и, дойдя до обрыва, рухнула вниз на дорогу, разлетевшись на куски,превратившись в сплошную груду металлолома. 26 сентября 86 г. Чарикар Мне всегда казалось, что здесь, на земле Афганистана, где идёт война и смерть всегда рядом, в солдатской семье должно быть развито чувство ответственности и долга, боевого товарищества и взаимопомощи. Всё оказалось иначе: здесь также солдаты огрызались с офицерами, не выполняли приказы и процветала дедовщина и неуставные взаимоотношения. При мне двое солдат были осуждены трибуналом на 2,5 и 3 года дисбата за издевательства над своими сослуживцами.Было и другое. В обед исчез солдат, работавший на свинарнике и приписанный к нашей роте.Это из тех людей, которые ищут пути, чтобы найти здесь в Афгане место побезопаснее. Только прибыв в часть он прикинулся верующим и заявил: "Я на операции не поеду. Я приехал сюда не медали зарабатывать. Кому надо пусть едут на операции". Вся рота исала его до ужина. Доложили командиру. Он приказал построить батальон на плацу по полной форме: в касках, в бронежилетах и с оружием. Все стояли в строю, когда мои солдаты, наконец,нашли этого урода, спящим на свалке металлолома. Командир полка обвинил нас, что мы довели его, этого солдата до того, что он бегает. Приказал посадить на гауптвахту одного из солдат нашей роты за то, что тот вроде чем-то оскорбил этого Легкого,а самого Легкого,не наказывая,несмотря на просьбу ротного перевести его в простые сапёры, снова отправил на свинарник. 8 сентября - 15 октября 86 г. Полк сдавал итоговую осеннюю проверку. Председателем комиссии был нач.инж.войск армии. Было смешно и грусно наблюдать за тем, как всю армейскую дурь и показуху, привезённую из Союза, пытаются привить здесь, в боевых условиях. Ведь это надо было додуматься построить экстренно полк на плацу,во время обеденного перерыва, срывая приём пищи, чтобы объявить, что на экспериментальном х/б эмблемы должны размещаться на три сантиметра от края воротника, словно от этого зависела боеготовность полка, и словом не обмолвиться о том, что в этот же день, благодаря дурному приказу из штаба армии о передвижении всего личного состава внутри БТР-ов, а не на броне, как прежде, при подрыве на мине погибли все, находившиеся в машине. Нашей роты проверка не коснулась, разве что кросс на 3 километра. А подразделения, сдавшие ТСП, ощутили на себе всю пагубность, заевшей армию показухи: сдавать нормативы, которые совершенно не пригодны и не применимы в условиях Афганистана. 15 октября 86 г. При проведении операции по прочёске зелёнки в районе Баграма с целью предотвращения обстрела колонн полков, возвращавшихся на Родину, погиб, подорвавшись на растяжке мины, ротный - капитан из БСМА. Я знал его по Салангу. Он только месяц, как в Афгане, заезжал к нам на Автонур, фотографировал. И вот всё, что осталось - его фотографии. Он зацепил растяжку каблуком, услышал щелчёк взрывателя и, как всегда в этом случае, не упал,не пржался к земле, а лишь удивлённо оглянулся на звук и принял на себя десятки осколков. В Союзе у него осталась жена и двое детей. Его родители даже не знали, что он здесь служит. Почему-то всегда с сожалением говорят об оставшихся детях-сиротах. Но ведь это его дети, они продолжают его жизнь. А что оставляется теми, кто ушёл ещё раньше, ничего не оставив за собою. Ушёл навсегда, как и не был. У меня дома не знают, что я здесь. И что случись - это будет для них страшным ударом. Но я не мог поступить иначе - пусть лучше один раз отплачет моя матушка, чем будет рыдать все эти два года...Я виноват, безмерно виноват перед нею, но я не могь поступить иначе, не мог не быть здесь. У каждого своя дорога... ПоясненияДело в том, что Юрий не должен был ехать в Афган. Назначение "на службу" в Афган было оформлено на другого офицера, но тот был женат, а жена была в положении. И вот начальник части, в которой Юрий служил в Союзе, неофициально обратился к нему с просьбой подумать о возможной замене. Поэтому он и написал, что "поступить иначе не мог", но не потому, что "рвался в Афган". 18 октября 86 г. По дороге "жизни" Афганистана - Кабул - Саланг - Хайратон и дальше через мост дружбы на Аму-Дарье к Термезу идут советские полки, покидающие территорию Афганистана. В газетах пишут о радостной встрече на родной земле, о толпах благодарных афганцев, провожающих своих "защитников" - всё это так, но как тяжело идут они по этой земле, под постоянными обстрелами душманских банд, через огонь десятками сожжённых боевых машин, через свинцовый ливень, через кровь и смерть. И кто-то останется навек, когда до дома оставались считанные сотни километров и дни. Круглые сутки наша авиация бомбит зелёнку, но всё равно вдалеке слышны разрывы и пулемётные очереди, стоящие на пути колонн. Духи озверели совсем. Их лозунг: "Ни один советский солдат не должен выйти из Афганистана живым". Но колонны идут и возвращаются на Родину... 1 ноября 86 г. На юге Афганистана, при проведении боевой операции, из-за неправильного руководства колонной, часть войск пошла не по тому пути и, заблудившись, вышла в город Кандагар, где была в упор расстрелена из безоткатных орудий. Исполняющий обязанности командира дивизиона и его замполит, вырвавшись из окружения с частью САУ-шек, струсив, ушли, не оказав помощи оставшейся боевой машине, продолжавшей вести огонь по духам под мощным обстрелом. За свою трусость оба офицера преданы суду трибунала... Один из офицеров полка, отвозивший гроб с телом погибшего на операции солдата, поддался настроению его родителей и разрешил вскрыть цинк. Мать не опознала своего сына... Это последняя запись Юрия, сделанная в его дневнике. Днём 13 ноября 1986 года он погиб. |
| Категория: Проза | Просмотров: 258 | |
| Всего комментариев: 0 | |
