|
04:13
Белый старик
|
|
Погребной Владимир Николаевич Белый старик и другие рассказы Об авторе Погребной Владимир Николаевич родился в г. Киеве в 1958 году. В 1979 году окончил Донецкое высшее военно-политическое училище. В декабре 1980 года направлен для дальнейшего прохождения службы в 40-ю Армию в Афганистане. С января 1981 года по апрель 1983 года исполнял обязанности командира ремонтной роты 149 мотострелкового полка, 201 МСД. Принимал участие в боевых действиях в составе рейдового батальона в качестве старшего технического замыкания и эвакуационного отряда с 1981 по 1982 год. После госпиталя назначен первым начальником перевалочной базы 40-й Армии. Майор. "Мировая история-это история государств. История государств - это история войн". Освальд Шпенглер. ВСТУПЛЕНИЕ Афганская война длилась 9 лет, 1 месяц и 19 дней. Отечественная война 1812 года - 3 года. Великая Отечественная война - 4 года. О двух последних написаны тысячи исторических трудов и изданы горы художественной литературы. И вовсе незаслуженно мало нам известно об Афганской войне. Так же как и о Финской войне, не ставшей победной и всенародной, о ней постарались стыдливо забыть. Государство, торжественно отправлявшее под звуки оркестров туда свои войска для "оказания интернациональной помощи дружественному афганскому народу", затем позорно дистанционировалось и отмежевалось от вернувшихся с войны калек, инвалидов, семей погибших военнослужащих, ветеранов с нарушенной психикой, оставив их практически один на один со своими нерешенными проблемами... и зачастую неуспешными попытками адаптироваться к нормальной мирной жизни. Не дело солдата определять, где ему защищать рубежи своей Родины. Он обязан умереть ради нее там, где она ему укажет... И не его дело определять - участвовать ему в "справедливой" или "несправедливой" войне. Это дело политиков и правительства. Моему поколению выпала Афганская война, а не какая-либо иная. И мои ровесники умирали на ней не менее самоотверженно и героически, чем наши деды и отцы в Великую Отечественную. Данная брошюра по афганской тематике призвана привлечь внимание общественности к нерешенным проблемам воинов-афганцев и членов семей погибших в этой войне. Донецкий "Союз семей погибших в Афганской войне и других локальных войнах", автор брошюры благодарят областную и городскую организацию БЮТ и, в частности, Скубенко В.П. и Ротова А.С. за оказанную поддержку в выпуске брошюры, организацию фотовыставки, моральную и материальную помощь. Председатель "Союза семей погибших в Афганистане и других локальных войн" Бушуева И.А. автор рассказов Погребной В.Н.  БЕЛЫЙ СТАРИК Северный Афганистан. Мазари-Шариф. Март 1983 г. За открытым окном машины летели километры. На правой командирской дверке "Зил-131", возглавлявшего колонну, глухо бряцал бронежилет. Вокруг - сколько видит глаз - гладкая пустыня с небольшими выступами песчаных барханов. Автомат на коленях воспринимался не совсем вписывающейся в мирный пейзаж вещью. Грифы с придорожных столбов лениво охраняли не заминированную в этом районе дорогу. Отсутствие на дорогах встречных колонн с вооруженными людьми создавало иллюзию мирной жизни. Оперативная информация свидетельствовала о том, что боевые действия на оставшемся до границы отрезке пути не ведутся. Верилось, что все осталось где-то там, далеко, а впереди были граница и Союз. Холодный ветер нес в открытую кабину запахи пробуждающейся весны, скрытной здесь, как и все в пустыне, как все на Востоке. Пустыня обманчива, и лишь на первый взгляд кажется простой и понятной. Только опытный человек способен заметить скрытую от посторонних глаз бурлящую здесь жизнь. Первая машина колонны, в которой я был старшим, уже подходила к перекрестку. Дорога влево вела к последнему населенному пункту на нашем пути Мазари - Шарифу, священному для мусульман всего мира городу, в котором был написан Коран. Видимо, именно это обстоятельство не позволяло здесь вести боевые действия. Этот район был мирным и служил местом для отдыха и переформирования вооруженных банд. На этой развилке война вообще доходила до мирной идиллии. В случае, если наш выездной пост на бронетранспортере зазевался и пропустил контрольное время смены - 18.00, то в 18.05 басмачи "культурным" выстрелом вскользь по броне напоминали экипажу БТРа, что время их дежурства уже истекло и им пора возвращаться в полк. За этим перекрестком уже шла ровная, как стрела, трасса на пограничный Хайратон с портом на Амударье. Из него отправлялись в Союз. Перекресток был пуст, если не считать медленно ковыляющего к нему старика в длинной белой одежде. Местность вокруг хорошо просматривалась, возможность каких-либо засад или других неожиданных действий со стороны противника отсутствовала напрочь. Первая машина уже подходила к перекрестку. Не создавая ей помех, старик остановился у края дороги, пережидая встречную колонну. Чувствовалось, что одетый в белое высокий, худой старик, согнутый под тяжестью прожитых лет, с трудом опирался на посох или клюку. Когда же до приближающейся машины оставалось метров двадцать, белый старик шагнул на середину дороги и, медленно поднимая руку, стал поворачиваться лицом к колонне. То ли оттого, что Союз был уже совсем рядом, то ли потому, что старик был вовсе дряхл и уязвим на этой голой местности, его медлительность оказала на меня свое гипнотическое действие, и я не сразу сообразил, что медленно поднявшаяся рука старика в направлении моей машины приобрела вполне конкретные и реально угрожающие очертания целящегося в меня БУРа (английская винтовка). И только тогда я с ужасом осознал, что что-то непростительно и безнадежно пропустил, своевременно не осмыслил и попросту прозевал. Теперь же все, что произойдет дальше, с моей стороны будет лишь безнадежно вторичным, последствием чего-то ужасного, необратимого, и не зависящего от моих усилий. Произойдет то, чего я опасался всю дорогу, чего пытался всячески не допустить и избежать. Теперь же за всем этим только кровь, как всегда на войне, кровь и моя вина... Ураган бесполезных мыслей смерчем пронесся у меня в голове, а ватные руки непроизвольно-поспешно выбросили в открытое окно автомат. Судорожно щелкая предохранителем и передергивая затвор, я пытался успеть нажать на спусковой курок автомата раньше уже кем-то просчитанного времени. Разлетевшееся перед моим лицом фонтаном мелких брызг лобовое стекло вернуло время в его привычное русло. А тупая боль ушибленного плеча определила реальность происходящего. Руки все еще сжимали автомат, который так и не выстрелил в неподвижного, обреченно стоящего у дороги старика. Он спокойно смотрел на приближающуюся колонну. Он ждал... Он знал, что все должно закончиться. И он сделал все, что хотел, что смог. На большее, видимо, он не рассчитывал. - "Влево! Влево. Объехать старика!" - закричал я скорее себе, чем водителю, все больше раздражаясь от непонимания того, почему я так делаю. Кто-то внутри меня искал ответ на еще не поставленный вопрос. Я не мог понять, почему так поступаю, но точно знал - не ради этого старика. Головная машина притормозила перед самим белым изваянием, обдав его густой пылью. А затем, медленно заваливаясь носом в кювет, стала съезжать с дороги, объезжая препятствие. Я почувствовал на себе скошенный недоуменный взгляд водителя. Включил рацию и передал по колонне команду: "Объехать! Огонь не открывать!" И выключил ее, не дожидаясь вопросов. Старик не пошевелился. Он стоял и смотрел на съезжающие мимо него в кювет машины и медленно покрывался мелкой, как мука, пылью. Что чувствовал этот старик? Разочарование, горечь? Они с лейтенантом не знали общего языка и не могли сесть за один стол, чтобы сказать друг другу о том, что каждому из них есть за что мстить другому. Они молчали о своей боли. И оба не могли поверить в исход произошедшего. Белый старик не вписывался в привычные лейтенанту законы войны, он не ставил целью напасть и скрыться, он шел на явную смерть, очевидно мстя за кого-то из своих близких. Так же и лейтенант, не смотря на то, что подвергся смертельной опасности, не смог отреагировать на нападение как обычно. Этим он нарушил общепринятые нормы войны, из-за чего чувствовал себя виновным, но, тем не менее, по-другому поступить он не мог.... Лейтенант еще долго не останавливал колонну. Он гнал ее так, будто вымещал на ком-то злость, пропуская все положенные остановки и привалы. Гнал в направлении границы, туда, где дома у него остались жена и полуторагодовалая дочь. Он хотел быть подальше от того места, где остался стоять под высоким голубым небом белый старик с уставшими неподвижными глазами. Непонятный старик, не вписывающийся ни в один боевой устав такой же непонятной для него войны. Лейтенант хотел, чтобы на все его вопросы ответил не он, а ТОТ кто-то другой, распорядившийся им и еще десятками тысяч других, таких же, как он. Пусть ОН думает об этом! А у него есть свои солдаты да еще эта утренняя дыра в лобовом стекле. И этого хватит. Сегодня ни одного бойца он не потерял. Поступок лейтенанта наверняка осудят его боевые товарищи и их больные нервы. - А был ли бой? - Нет. - А выстрелы и пули - разве это не бой? - Это... Это... - лейтенант не нашел что ответить. От недосыпов и напряжения последних дней кольнуло сердце. - Все-таки он попал в меня - подумал офицер. А впереди уже ясно различались городские окраины стремительно приближающегося Хайратона, последнего приграничного города Афганистана. АЭРОДРОМ Северный Афганистан, г. Кундуз, март 1981 г. Я стоял на аэродроме, ожидая борт на Кабул. Дул ветерок, перегоняя через взлетную полосу шары засохшей верблюжьей колючки. За колючей проволокой полевого аэродрома суетились афганцы вперемешку с верблюдами и машинами. Сочные дыни на лотке продавца обещали прохладу в этот по-летнему жаркий весенний день. Немного пообвыкнув, я уже понимал, что суета и спешка вызваны приближающимся "афганцем" - песчаной бурей или, как мы его звали, "песчаным дождем". Это грозило закрытием аэродрома и отменой всех рейсов. Всё заволновалось и пришло в движение, когда взлётной полосы коснулись колеса Ан-24 с афганской расцветкой и зелено-черными знаками. Самолет замедлил движение, развернулся и вырулил к месту посадки. В окне медленно двигавшейся машины виднелись лица экипажа. Эта часть военного аэродрома считалась гражданской и за плату выполняла пассажирские рейсы. Правда, их самолеты так же периодически сбивали, как и наши. То ли по ошибке, то ли умышленно - мы не знали. К только что остановившемуся лайнеру с работающими двигателями и чертящими еле заметные круги в воздухе винтами неорганизованно, с тюками, мешками и детьми спешили пассажиры. Все торопились, так как самолеты местных авиалиний летали нечасто и с перебоями. Все в этой войне казалось временным и случайным, каким-то нарисованным и картинно-строгим. Будто игра в тряпичные куклы с серьезными последствиями. Слева от нас, пересекая взлетную полосу и натужно пыхтя под большими тюками, бежали двое афганцев. Пытались проскочить под крылом самолета прямо к хвосту, где уже собралась очередь на посадку. Чрезмерная жестикуляция пилота с перекошенным лицом в окне закрытой кабины вызвала у меня удивление и непонимание происходящего... Все заглушал рев самолета, он же создавал общий звуковой фон. "Наверное, опоздают", - подумал я, глядя на двух выбивающихся из сил афганцев под взваленными на себя баулами. Лопасть самолетного винта расколола, как спелый арбуз, голову одного из них. Ноги, споткнувшись, еще продолжали нести по инерции тело, а руки без головы все так же цепко сжимали уже ненужные хозяину тряпки. Струя темно-красной крови вслед за замедлившей движение лопастью винта тонким фонтаном взлетела вверх, оставив красную полоску на фюзеляже. Недоуменно и разочарованно сквозь кровью залитое стекло иллюминатора смотрели глаза пилота. Тело пострадавшего упало на колени и с баулами в так и не разжатых руках грудью легло на теплый асфальт. Через пять минут трусцой прибежали двое солдат с носилками и с заранее приготовленным на них песком. У третьего их товарища в руках были веник и совок. Еще не отклеилось изнутри от стекла иллюминатора лицо пилота, а веник в руках солдата быстро и привычно мелькал по асфальту в легком облачке пыли, делая свое дело. И лишь когда по уже чистому в этом месте асфальту посыпали песком, двое солдат взвалили тело на носилки и так же трусцой убежали в противоположную от самолета сторону. Так и решилась судьба двадцать минут назад бегущих на посадку афганцев: одному в одну сторону, другому - в другую. А я стоял и думал, что это лишь начало моего Афганистана: одна дорога - в грузовой отсек уходящего в небо Ан-24, другая - в сторону мокнущих шестой день под дождем деревянных желтых ящиков ГРУЗ- 200, ждущих своей очереди в "Черный тюльпан". Читать далее>> |
| Категория: Проза | Просмотров: 225 | |
| Всего комментариев: 0 | |
