|
09:02
Честь дороже жизни
|
|
Генерал-лейтенант Крянгэ Павел Семёнович, умер 19 марта 2004 года..  .Крянгэ Павел Семёнович Честь дороже жизни Комиссия, которую я возглавил, вылетела в гарнизон для проведения расследования. Серьезных нарушений мы не обнаружили. Однако по оставшейся одежде поняли, что тела одного из погибших нет. Может, он жив? А если и убит, то оставлять его тело моджахедам тоже не годилось. Чтобы найти его, я спланировал небольшую боевую операцию. Командующий план наших действий одобрил и дополнительно выделил несколько вертолетов из Кабула. Мы решили начать с обстрела высот, окружавших то место, где упал вертолет, и, если там окажется противник, уничтожить его. А через несколько минут высадить саперов с миноискателями и группу охранения, и вслед за ними — комиссию. Моджахеды, зная, что мы своих в беде не оставляем, обычно минировали места падения нашей авиатехники, устраивали там засады. К счастью, на этот раз они не успели того сделать. Я заявил, что операцию возглавлю лично. Члены комиссии стали меня отговаривать, говоря, что это не тот случай, который требовал бы моего личного участия в операции. На первый взгляд, они были правы операция и в самом деле была небольшой, так что справились бы и без меня, в этом я был уверен. Однако моя офицерская честь, чувство личной ответственности за жизни людей, за исход дела, инициатором которого я был, обязывали меня взять на себя непосредственное руководство этой боевой операцией, пусть даже она и небольшая. Да и офицеры, хоть и настаивали на том, чтобы я остался, наверняка потом бы подумали — струсил. А если бы завязался бой и погибли люди из посланной мной группы, а то и вся она целиком, как бы я выглядел в глазах командования и подчиненных, перед памятью погибших, перед их родителями и родственниками? Я убежден, что поступил правильно. Риск риском, но честь дороже собственной жизни. Поняв, что решения своего я не изменю, мне без лишних слов принесли автомат, бронежилет и боеприпасы. Обнаружив место, где упал вертолет, мы приземлились. Неподалеку стоял подбитый автобус, и лежали трупы напавших на нашу засаду моджахедов. Вскоре мы нашли погибшего, собрали его останки, погрузили в вертолет. Кто-то предложил осмотреть автобус. Но я запретил — это нам дорого обошлось бы: в любую минуту моджахеды могли начать стрельбу, после чего, знаю по опыту, появились бы раненые и убитые, не исключено, что могла бы погибнуть и вся группа. Возвращение прошло благополучно. Мы чувствовали, что совесть наша чиста — свой долг перед погибшим мы выполнили. Подвергаясь немалому риску, мы все-таки поставили точку в еще одной трагической афганской истории. Законы этой войны были настолько жестокими, что вернуть тело погибшего солдата его родителям было порой очень нелегко. По решению маршала С. Соколова, который в это время находился в Кабуле, по этому происшествию было предпринято расследование. Меня чуть ли не обвиняли в лучившемся. Однако, убедившись том, что, если бы не мои решительные действия, могли бы погибнуть все двадцать человек разведгруппы, расследование прекратили. Шло время, а обстановка в Афганистане оставалась крайне сложной и напряженной. По данным штаба армии к 1984 году оппозиция насчитывала около 1000 отрядов моджахедов. Впрочем, сведения эти были приблизительными. В действительности их наверняка было значительно больше. Практически в сопротивление включилось все мужское население, имеющее оружие. Учесть численность воюющих было невозможно, так как днем афганцы работали на своих участках, боевые же вылазки они совершали, как правило, в послеобеденное время и ночью. А на следующий день вновь становились “мирными” жителями. В качестве военных моджахеды оказались крепкими профессионалами и, вдобавок к этому, дрались они с чисто религиозным фанатизмом. Афганцы предпочитали нападать неожиданно, из засад, их налёты на посты охранения, колонны машин боевых частей были внезапными и стремительными. Открытого сопротивления они, как правило, избегали. В этом и состоял один из парадоксов афганской войны: советские войска имели абсолютное преимущество во всех видах боевой техники и вооружения, но применить его на деле не удавалось. Противник прятался, открытому бою предпочитая вылазки, при каждом удобном случае применяя противопехотные и противотанковые мины — в основном итальянского производства. Практиковалась и такая тактика: оружие моджахеды заранее прятали у дороги, в районе предполагаемой засады, и как только узнавали о том, в какое время будет проходить наша колонна, мгновенно выезжали туда на автобусе и после боя на нём же возвращались домой. По существу, весь Афганистан стал сплошной зоной сопротивления. Один высокопоставленный представитель из Москвы, ознакомившись с положением дел, сказал мне: - Павел Семенович, насколько я понял, вы контролируете всего лишь Кабул, да и то — только до обеда... Он был прав. “Расчетный метод”, положенный в основу определения наших “успехов”, о котором я говорил выше, таил в себе большую долю лукавства и самообмана. Однако советское руководство не желало признавать своих просчётов. Несмотря ни на что, оно продолжало наращивать силы в Афганистане. С 1984 года боевые действия нашей армии стали гораздо активней. Для подготовки крупной войсковой операции в ущелье Панджшер против большой группировки Ахмад Шаха Масуда была прислана группа маршала С. Соколова. Операция готовилась в условиях строжайшей секретности. Нам о ней ничего не было известно. Под предлогом того, что моджахеды вот-вот начнут дорожную войну, в определенных районах стали делать запасы техники, оружия и боеприпасов. На мне лежала ответственность за обеспечение боеприпасами наших войск. Однако тыл в первую очередь стал подвозить имущество, продовольствие и прочее. Подвоз же боеприпасов был спланирован на последние десять дней. Но за неделю до начала операции моджахеды взорвали два моста на перевале Саланг. А так как основная база боеприпасов находилась на другой стороне перевала, то доставлять их теперь было невозможно. Сложилась критическая ситуация. И хотя операция готовилась в глубокой тайне и знали о ней считанные люди, моджахеды о ней каким-то образом все же разведали. Впрочем, это не удивительно, люди Ахмад Шаха Масуда находились повсюду, в том числе и в министерстве обороны Афганистана. Когда стало ясно, что о предстоящей операции афганцам уже известно, нас вызвали в штаб и выложили на стол все совершенно секретные документы: разбирайтесь, мол, сами. Мы начали разрабатывать свои планы и в тот же день вылетели в Баграм — на командный пункт предстоящей операции. Вечером к нам приехал командующий войсками Туркестанского военного округа генерал-полковник Ю. Максимов со своими заместителями. Вместе с командующим армией генерал-лейтенантом Л. Генераловым они обсуждали последние детали операции и принимали доклады о готовности войск. Рядом со мной на совещании оказался заместитель командующего округом по тылу, Я ему сказал: - Товарищ генерал, начинается операция, а на армейском складе мало боеприпасов. Он ответил: - Но вы же не доложили об этом. Я возразил: - Извините, но я направил вам две телеграммы, они получены в Ташкенте. Вы отвечаете за то, чтобы боеприпасов на армейском складе было столько, сколько положено. Это входит в ваши обязанности. Генерал, ни слова не говоря, вышел, а, вернувшись, сообщил: - Я отдал необходимые распоряжения. Утром батальон пойдет на погрузку. Но я не уступал и пообещал, что если погрузка боеприпасов не будет начата немедленно, я доложу об этом командующему. Он спорить больше не стал. Тут же по его приказу батальон пошел на погрузку, чтобы утром колонна могла начать движение. В эту ночь, как впрочем и во многие другие, мне удалось вздремнуть лишь пару часов. Сон приснился страшный, будто я, проснувшись, увидел, что мои волосы остались на подушке. И хотя я не верю в приметы, необычный сон запомнился. В той сложной ситуации мы делали все возможное, чтобы обеспечить боеприпасами войска. Какую-то часть с самолетами, кое-что подвезли из воинских частей, находящихся по эту сторону Саланга. Некоторые склады воинских частей пришлось оголить полностью, а это было крайне рискованно. Нас спасло только то, что в первый день операции артиллерия израсходовала всего половину боекомплекта. Мы оказались в такой сложной ситуации из-за того, что за боеприпасы отвечал один начальник, а за их подвоз — другой. ленно тогда я лишний раз убедился в том, что тыл и вооружение должны находиться под единым началом. Поэтому, будучи министром обороны Молдовы, я объединил тыл и вооружение под единым командованием. Из всех операций, которые проводились нами до 1984 года, Панджшерская была одной из самых крупных. За исключением одной дивизии в ней приняла участие вся 40-я армия. Здесь нужно сделать пояснение: “вся армия” насчитывала чуть больше десяти тысяч человек. Это было все, что мы смогли собрать, так как многие подразделения, как я уже говорил, занимались охраной объектов, немало было больных и раненых. По нашим данным, численность противника составляла более четырех тысяч человек. У них было около трехсот пулеметов, в том числе крупнокалиберные и зенитные. Накануне разведчики показывали нам снимки районов, где были установлены зенитки противника. По их же данным, перед входом в ущелье стояли афганские посты до 30-ти человек на каждом. В ночь перед началом операции было принято решение уничтожить их силами батальонов спецназа. Операция началась с того, что авиация с территории Советского Союза совершила 360 вылетов, во время которых забросала бомбами предполагаемые огневые точки моджахедов. Рано утром 20 апреля 1984 года после артиллерийской и авиационной подготовки войска стали прочесывать местность. В дальней зоне был выброшен десант. Я опасался, что, снимая посты моджахедов, спецназовцы потеряют много людей: уничтожить их бесшумно и без потерь было практически невозможно — они оказались слишком многочисленны. Меня это тревожило не на шутку. Поэтому спустя некоторое время я спросил у командующего, как спецназ справился со своими задачами. Он ответил: - Ты знаешь, никаких постов там не было и в помине. Не обнаружили ни одного афганца. И действительно, в первый день операции противника не оказалось не только у входа в ущелье, но и на боевых позициях, там, где по данным разведки он должен был оказать нам сопротивление. Противник просто исчез. И, тем не менее, без жертв не обошлось — время ещё только близилось к полудню, а 25 наших человек подорвались на минах. Парадокс: противника нет, а наши люди погибают, получают серьезные ранения, техника выходит из строя. И самое печальное, что порой мы подрывались на своих же собственных минах, установленных нами еще два года назад, во время проведения такой же операции. Естественной. что настроение у всех резко упало. Командование было вынуждено приостановить операцию. После полудня мы вылетели в войска, чтобы уточнить обстановку и решить, что делать дальше. На следующий день операция продолжилась. Войска по склонам гор, техника и вооружение двигались колонной (щелью, но никакого противника они не встретили. Только седьмые сутки встретился какой-то хромой старик-афганец. Как потом выяснилось, исчез не только противник, “исчезло” мирное население вместе с имуществом и скотом. Настроение у всех было подавленное. Хотя мы и заняли ущелье, победителями - себя не чувствовали - ведь никакого противления мы не встретили. Грустно было думать о том, сколько затрачено сил и средств для операции, которая, в сущности, не состоялась! Впрочем, и легкой прогулкой ее не назовешь. Подрывы, ранения, гибель людей, повреждение техники, нервное постоянное напряжение, ожидание настоящего не давали расслабиться ни на минуту. Хотя при этом — опять-таки парадокс! — присутствовал даже некий элемент экскурсионности; когда наш БТР проходил через какой-то лак, мне показали дом, в котором родился и вырос Ахмад Шах Масуд. Пользуясь тем, что мы, не жалея сил “завоевывали” Панджшерское ущелье, его отряды, кстати сказать, всё чаще ли совершать нападения на маршрутах. Во время этой операции наш мотострелковый батальон направился через перевал Саланг со стороны Термеза, чтобы принять участие в боевых действиях и попал в засаду. Было бито много БМП, убито 14 наших военнослужащих, столько же было ранено. По приказу командующего армией я вылетел а, чтобы разобраться, что же произошло на самом деле. Мы полетели напрямую через перевал. Вертолет маневрировал между вершинами гор, земля была совсем рядом, нескольких метрах, порой казалось, что мы едем на автомобиле. Со мной летел полковник Н.Ремез — начальник политуправления армии, и мы вместе смотрели в иллюминатор. Когда перевал остался позади, мы вдруг обнаружили, что земля под нами внезапно ушла далеко вниз, это было так неожиданно, что на мгновение показалось, будто она провалилась куда-то. Приземление в заданном районе прошло благополучно... …Нам удалось установить, что батальон, едва двинувшись по маршруту, был атакован притаившимися за дувалами моджахедами, которые обстреляли его из гранатометов и другого оружия. Пока наши воины собрались ответить огнем, все было кончено. Произошло это потому, что в батальоне не знали реальной обстановки на маршруте, тех опасностей, которые их поджидали: батальон начал движение без охраны, солдаты же не были готовы мгновенно отразить нападение противника. Наши войска прочесали все ущелье Панджшер (а это 110 км), так и не встретив противника. Тогда было решено проверить боковые ущелья, тут-то и посыпались неприятности, а вслед за ними и потери. Однажды, прилетев во время этой операции на командный пункт одного из полков, я узнал, что вот уже два часа как прервалась связь с одним из батальонов. Туда, где он должен был находиться, отправился заместитель командира. Километрах в трех от командного пункта его машина подорвалась на мине. Пытаясь объехать ее, подорвалась и вторая машина, движение приостановилось. Командир полка спросил у меня разрешения выехать в батальон самому. Но он тоже мог попасть под пули или подорваться на мине. Поэтому я посоветовал ему вызвать авиацию, с ее помощью, определить, где находится батальон, и, если это необходимо, поддержать артиллерией и авиацией. Через некоторое время единственный из оставшихся в живых офицеров батальона вышел на связь и доложил, что они попали в засаду, есть много убитых и раненых. Позже выяснилось, что из 140 военнослужащих было убито 64 человека и примерно столько же — ранено. Осталась в живых и даже без ранений небольшая группа, прикрывшая батальон с тыла. Пережить эту трагедию мне было нелегко — всего несколько недель назад, будучи председателем комиссии, я принимал этот батальон в состав 40-й армии и успел познакомиться со многими его офицерами и солдатами. Причина его разгрома и гибели многих наших парней крылась в грубейших нарушениях основных правил ведения боевых действий в горах— обстановка на маршруте не была изучена, не были заняты высоты вдоль дороги, недостаточным оказалось охранение. Первым же залпом были убиты все офицеры, авиационные наводчики, артиллерийские корректировщики и связисты, то есть все те, кто хоть чем-то выделялся: радиостанцией, экипировкой, формой одежды. Остальные бросились на землю, пряча головы за камни. Но моджахеды всегда и всё рассчитывали очень точно и хладнокровно. Вначале они прицельным огнем били по ногам, а когда наши солдаты непроизвольно поднимались, чтобы глянуть на раненые ноги, афганцы спокойно стреляли по головам... Это случилось 2 мая 1984 года. Если моджахеды устраивали засаду, чтобы напасть на колонну, то в этом случае они, как правило, применяли свою излюбленную тактику. Головные машины подрывали на минах, в том числе управляемых или фугасах, а замыкающие машины обстреливали из гранатометов, таким образом как бы “запирая” колонну на дороге. Одновременно афганцы открывали по ней шквальный огонь из всех видов оружия. Эти нападения были такими внезапными и краткими, что оказывать нашим разделениям поддержку мы просто не успевали. Во время панджшерской операции предпринимались отчаянные попытки найти и захватить Ахмад Шах Масуда. Десятки десантов выбрасывались в районы, где по данным разведки он находился, но они возвращались ни с чем. Когда я по службе вылетал куда-нибудь на вертолете, не раз приходилось садиться в горах по вызову, чтобы эвакуировать убитых и раненых. Наши солдаты всякий раз вызывали у меня боль и сочувствие. В горах Афганистана им приходилось воевать в особо тяжелых и опасных условиях. Каждый должен был иметь при себе личное оружие — автомат, снайперскую винтовку, пулемёт или гранатомёт и несколько комплектов. Только, скажем, к автомату полагалось 1200 патронов. А, кроме того, ручные гранаты, запас воды и продовольствия, медикаменты, шанцевый инструмент, теплая одежда, так как, несмотря на дневную жару, без бушлата в горах ночью холодно. Прибавьте к этому средства связи, разобранные на части минометы и мины. Вот и получалось до 30 кг груза на каждого да ещё по горам, да ещё в жару или холод. Перепады температуры здесь были очень резкими. И всё это при постоянной угрозе нападения, причём неизвестно, с какой стороны. Можно себе представить, чего стоило это нашим парням, молодым, незакаленным, почти что детям. Чтобы картина положения 40-й армии была более полной, необходимо упомянуть о том, что ежегодно через её медицинские учреждения проходило более сорока тысяч военнослужащих, среди которых были не только раненые, но и больные гепатитом, брюшным тифом и другими инфекционными заболеваниями. Во многих из них была повинна вода. Афганцы к ней привыкли, мы же, в особенности поначалу, страдали серьезными кишечными расстройствами. Многие новички из-за этого становились практически недееспособными. Особенно тяжелой в этом смысле была обстановка в 66-й отдельной мотострелковой бригаде, размещённой в Джелалабаде. Хотя насчитывала она 3600 человек, за год в ней ухитрилось переболеть 5800 военнослужащих. Как же так? дело в том, что многие заболевали вторично, а те, что приезжали на замену, в большинстве своем тоже не избежали этой участи. Кишёчным инфекциям способствует жара. И хотя Джелалабад всего в 150 километрах от Кабула, где зимой морозы порой бывают до двадцати градусов, здесь круглый год тепло и растут цитрусовые. К тому же местность тут болотистая, так что вдобавок ко всему легко подхватить ещё и малярию. Поэтому, отправляясь в здешний гарнизон по служебным делам, мы брали с собой сухари, консервы и питались ими. Всевозможные инфекции, рассадником которых, служил Джелалабад, - это фактор, так сказать, объективный, досаду же вызывало то, что зачастую причиной повальных болезней было нарушение санитарных норм в военном городке, его столовой, и то, что солдаты мало внимания уделяли личной гигиене. В условиях Афганистана это было нелегко. Однажды, приехав в эту бригаду, я решил проверить, как обстоят дела в столовой и какой пищей кормят солдат Нарушения там обнаружились просто вопиющие. Возмущение мое было так велико, что я заявил командиру бригады, что после всего увиденного уважать его больше не могу. Затем доложил обо всем заместителю командующего армией по тылу. Меры были приняты. Перед любыми праздниками армейское командование разъезжалось по гарнизонам, чтобы проверить, надежно ли охраняются военные городки, готовы ли офицеры и солдаты к отражению возможного нападения. В праздники люди обычно расслабляются, и моджахеды могли этим воспользоваться. Об этом следовало. помнить. Поэтому работы для нас в такие дни только прибавлялось. С психологической точки зрения это было нелегко. Помню, как я встречал Новый, 1984 год в Кундузском гарнизоне. Незадолго до его наступления сидел я один в комнате и безуспешно пытался дозвониться домой. Наконец-то в трубке послышались родные голоса. И только я успел поздравить о близких, только сказал, что у меня все в порядке, как вдруг началось сильное землетрясение. Чтобы не волновать жену, я постарался не выдать своего беспокойства. И хотя вокруг всё ходуном ходило, продолжал говорить спокойно и уверенно. А, положив трубку, попытался встать, чтобы поскорей выскочить на улицу. Но не тут-то было, очередной толчок не сбил меня с ног. деревянный модуль так раскачивало, что и шага ступить невозможно было. Пришлось плюхнуться на кровать, ухватиться за нее покрепче и гадать, глядя на потолок, не обрушится ли он на голову. Вот так я и встретил Новый год. Он оказался и в самом деле, как говорится, запоминающимся. Странная это была война. Афганцы открытого боя умело избегали - для наших же войск он практически не прекращался ни на секунду, где бы они ни находились — в военном городке, на посту, на маршруте, не говоря уже о боевых операциях. Во время боевых действий, особенно в горах, мы никогда не знали наверняка, где находится противник, с какой стороны он откроет огонь. Это держало всех в страшном напряжении и пагубно сказывалось на психологическом состоянии солдат и офицеров. Постоянной и смертельной опасности подвергались даже те, кто не принимал участия в боях и не ездил по маршрутам. Военные городки то и дело обстреливались, а по штабу стреляли практически ежедневно. Обстрел начинался, как правило, с наступлением темноты и продолжался примерно до середины ночи. В ответ охранение открывало огонь из всех видов оружия, создавалось впечатление, что идет непрерывный бой. Однажды в своём служебном кабинете я обнаружил следы от пуль на дверце сейфа и в стене. Если бы в момент обстрела я находился за рабочим столом, то уже вряд ли смог бы рассказывать сегодня об этом случае. У заместителя командующего по тылу миной разворотило всю стену рабочего кабинета. Но ему тоже повезло — он в это время был на выезде. К сожалению, не всегда обстрелы заканчивались так бескровно. Но люди очень быстро привыкали и к обстрелам, и к канонадам, и к раненым, и к погибшим. Ко всему. Срабатывала психологическая защита. Иначе было не выжить. Острая тоска по родным и близким, холодное дыхание смерти, которым был пропитан афганский воздух, колоссальная физическая нагрузка держали нас в страшном нервном напряжении. Выдержать такую жизнь нам помогали письма из дома, от родных и близких людей. На протяжении двух лет службы в Афганистане я получил более двухсот пятидесяти писем. И сам написал немало. Письма были для нас отдушиной, они вселяли веру и надежду на благополучное возвращение. Один только вид конверта, надписанного знакомым почерком, в той обстановке был огромной и неоценимой моральной поддержкой. Такой же поддержкой стали для нас многочисленные стихи и песни, которые сочиняли офицеры, сержанты и рядовые в редкие свободные минуты. “Афганский военный фольклор” по своей широте и глубине претендует на особое место в жанре авторской песни. Возможно, с точки зрения профессиональных литераторов, они несовершенны, но для нас эти бесхитростные строки были и остаются до сих пор дороже любой классики, потому что помогали нам выжить и не терять надежды, У меня сохранилось много кассет с записями стихов и песен моих сослуживцев. Вот лишь одно из таких стихотворений. ПИСЬМО ОТ ДОЧЕРИ Папочка, милый папа, Я пишу из больницы тебе. Помнишь ты уезжал - дождик капал, А теперь уже снег на дворе. Почему ты так долго в отъезде? У других папы дома всегда. Погулять бы с тобою, как прежде, Посмеяться с тобой, как тогда... Не волнуйся, у нас все в порядке, Ирка с бабушкой ходит гулять, У меня две пятерки в тетрадке, В танцкружок записалась опять. А на днях заходил дядя Леша, С днем рожденья поздравил Меня: Твой подарок кукленок курносый – самый лучший привет от тебя. Он рассказывал маме и деду, как живете, как ваши дела. Было весело всем за обедом, А потом я им торт подала. Дед его провожал в коридоре, Дверь чуть-чуть приоткрыта была, Я услышала в их разговоре про военные ваши дела. Что стреляют у вас днем и ночью, Что немало погибло солдат, Что известно ему стало точно, будто ты скоро будешь комбат. Что в горах очень трудно сражаться - Получает оружие враг, Что придется еще задержаться, не один до победы, мол, шаг... Не ругай Меня, папочка милый, что подслушала их разговор, я тебя с еще большею силой жду домой, дни считая с тех пор. Я тебя очень жду и тоскую, приезжай поскорей, мой родной, может быть, оттого и болею, что тебя нету рядом со мной. Ты в письме, помнишь, спрашивал - дети, привезти вам подарок какой? Ничего нам не надо на свете, только ты возвращайся живой! Бесспорно, афганская война была для наших солдат и офицеров школой мужества. Те, кто прошел ее, навсегда сохранили светлую память о погибших и верность скрепленному кровью воинскому братству. Дружбе, прошедшей огонь и воду, каждый из нас остался верен и в последующие годы. Приведу еще несколько стихотворных строк из афганского фольклора: На суровой земле афганской под чужим и неласковым небом родилась наша крепкая дружба, что в бою выручала не раз. За нее первый тост поднимем и поделимся солью и хлебом, пусть же вечной останется дружба, там, в Афгане, связавшая нас! Когда я служил в Афганистане, командующими 40-й армией был сначала генерал-лейтенант В. Ермаков, а потом его сменил генерал-лейтенант Л. Генералов. С обоими у меня сложились хорошие служебные отношения. Иначе и быть не могло — они были опытными военачальниками, дорожили каждым офицером и солдатом, делали все, чтобы уберечь их от гибели. Кстати сказать, с генерал-лейтенантом Л. Генераловым мы подружились еще тогда, когда он был заместителем командующего армией. Вспоминая Афганистан, я думаю о том, какие замечательные офицеры работали в нашем штабе. Несмотря на крайне сложную обстановку, штаб круглосуточно управлял огромной военной машиной. Своей слаженностью и оперативностью он был обязан в первую очередь начальникам штаба - сначала это был генерал-майор Н. Тер-Григорьянц, а затем генерал-майор А.Сергеев. Их отличали опыт, образованность, талант организатора. Даже в самых критических ситуациях они никогда не теряли самообладание и выдержку. Поэтому даже в самых сложных ситуациях штаб работал чётко и оперативно. Так же слаженно взаимодействовали тыл армии во главе с моим другом генерал-майором А. Коскиным и возглавляемое мной управление вооружения и техники. Не могу также не вспомнить добрым словом и начальника политотдел армии генерал-майора А.Овчинникова, который был моим сослуживцем ещё в Белоруссии. Он всеми силами старался ослабить то огромное напряжение, которое не отпускало каждого из нас в Афганистане. Без него настрой армии был бы намного тяжелей. Моя служба здесь подходила к концу. Пробыл я в Афганистане два года и два месяца. С моим сменщиком мы облетели все дивизии и отдельные части, я передал ему дела, а заодно на местах попрощался с командованием соединений и частей. Расставание со всеми, с кем я успел за это время сдружиться, оказалось нелегким. Слишком много пришлось нам испытать за двадцать шесть месяцев совместной службы. Мы стали по-настоящему близкими людьми. Начальник подчиненного мне штаба полковник Ю.Сударев, офицеры управления полковники Сюткин и Лобанов, подполковники Черноус и Пономарев. Это были хорошие люди, верные друзья, в трудную минуту всегда подставлявшие дружеское плечо. Жаль было оставлять и коллектив службы вооружения, с которым мы так слаженно и дружно работали. И вот настал мой последний день в Афганистане. Только я принялся укладывать чемодан, как вдруг - звонок, В трубке голос командующего Л. Генералова: - - Слушай, у тебя осталось еще что-нибудь? Тут у меня генерал Ермаков, прилетел по делам. Генерал В. Ермаков был тогда первым замом командующего войсками Туркестанского военного округа. К общей радости у меня нашлась еще бутылка коньяка “Кодру”, под которую мы славно посидели втроем, вспоминая пережитое. Ближе к вечеру я снова занялся сборами. И опять звонок. Л\ Генералов спрашивает: - Чем ты там занимаешься? Отвечаю: - Чемодан собираю. - Знаю я твой чемодан, - смеется он, - небось, опять друзей полно… Зайди ко мне, тут у меня начальник штаба генерал А. Сергеев, поужинаем вместе. Услышав это, я обрадовался – с генералом А. Сергеевым у нас давнее знакомство, мы командовали дивизиями еще в Белоруссии. Не прошло и часа после моего возвращения к себе, опять звонит Генералов и просит зайти. Захожу, на этот раз он один, вид у него подавленный, грустный. Догадываюсь, что ему тоже не хочется со мной расставаться. Вдруг Генералов говорит: - Выбирай отсюда на память все, что тебе понравится. И показывает на стены. А его гостиная увешана трофейным оружием, в том числе и охотничьим. Я отказывался. Тогда он кивает на видеомагнитофон “Электроника”: - Ну возьми хоть это. Я, конечно, снова отказываюсь – слишком дорогой подарок. Память о друзьях в них не нуждается. Мы еще долго сидели с ним в тот прощальный вечер, говорили о нашей совместной службе, о безвыходном положении в Афганистане, о том, что жаль ни за что ни про что терять своих людей – таких молодых парней, почти мальчишек, которые и жизни то нормальной не успели узнать, и о том, что грустно расставаться с боевыми друзьями. Я его хорошо понимал, с моим отъездом он лишался человека, с которым можно было отвести душу, поделится самыми сокровенными мыслями, не боясь предательства. На следующий день командующий дал мне свой служебный самолет, и я вылетел в Ташкент. Не могу не вспомнить о своих земляках, с которыми мне довелось встретиться в Афганистане. В гарнизонах служило немало выходцев из Молдовы. Мы не теряли друг друга из виду, при случае, чем могли, помогали, а важные события, как правило, отмечали вместе. Не обходилось и без курьезов. Помню, как прибыл я в одну из частей. дежурный по подразделению, как положено, подошел ко мне с рапортом. А в конце по всей форме представился: - Дежурный по роте — сержант Крянгэ. Это было настолько неожиданно, что у меня мелькнула мысль: зарапортовался парень и вместо своей мою фамилию назвал. Но дежурный, оказывается, ничего не перепутал, просто и был моим однофамильцем. Звали его Ионом, оказалось, что он знал моего старшего брата. Вот такая неожиданная и приятная встреча. Особенно теплые отношения сложились у меня с кишиневцем Василием Терлецким, начальником аптеки при военном госпитале в Кабуле. Отличный специалист, он всегда и всем стремился помочь. Совершенно случайно выяснилось, что он не только хороший провизор, но и отменный повар. Этот его талант обнаружился на праздничном вечере по поводу моего пятидесятилетнего юбилея. Накануне я вернулся из Молдовы, где был в отпуске, и, конечно, привез вино, коньяк, шампанское. В управлении армии был установлен негласный порядок - любое торжество длится не больше часа. Максимум два-три тоста и, как правило, во время ужина. На импровизированный день рождения я пригласил руководящий состав управления армии. Наши повара постарались, приготовили ужин, я принес привезенные напитки. А с В.Терлецким мы решили сделать собравшимся сюрприз. Дело в том, что в Афганистане рыба и блюда из нее очень редкое явление. Перед днем рождения я был в командировке в одном из гарнизонов, и там мне подарили две большие рыбины. Василий Терлецкий приготовил их на мой день рождения. Тушил рыбу по всем правилам — с картошкой и луком. Когда собравшиеся чуть-чуть отмякли, повеселели, я, улучив минуту, торжественно объявил: - А сейчас подадут национальное молдавское блюдо, которое приготовил лучший повар из Кишинева! Внесли рыбу на противне. Все ахнули: откуда, мол, такое чудо в этих сухих краях? Я не стал разочаровывать гостей и сказал, что специально для них привез ее из Союза, блюдо приготовленное Василием, всем очень понравилось, тем более с молдавским вином и коньяком. И так получилось, что на этот раз торжество против всех правил затянулось. Что касается повара-провизора Василия Терлецкого, то мы с ним по-прежнему дружны. Он и сейчас один из самых надёжных и верных моих друзей. Когда в 1989 году я уволился из Советской армии и приехал в Кишинев, чтобы заняться обменом квартиры, то первым человеком, который меня встретил, помог, поддержал, был он, Василий Терлецкий. Оценивая афганский период в моей жизни, вспоминая невыносимые условия, в которых пришлось служить, то колоссальное напряжение всех моральных и физических сил, те жесточайшие испытания, что выпали на долю наших солдат и офицеров, я с полной ответственностью за свои слова заявляю: люди, прошедшие Афганистан, заслуживают всяческого уважения. Они с честью выполняли свой воинский долг, И не их вина, что эта война оказалась бессмысленной и никому не нужной. Будучи министром обороны РМ, я оказывал постоянную помощь Союзу воинов-афганцев нашей республики, членом президиума которого являюсь. Эта организация год от года крепнет, помогает ветеранам афганской войны, семьям погибших, их матерям, детям. В этом наш священный долг перед памятью павших. Забота об этих людях — дело чести нашёго государства. Воинов-афганцев насчитывается в нашей республике около десяти тысяч. Я неоднократно убеждался в том, что страна на них может положиться, что они достойные её граждане, закаленные а тяжёлых боях, прошедшие труднейшую школу жизни. Накануне отъезда из Туркестанского военного округа меня принял командующий войсками округа генерал армии Ю. Максимов. Он поблагодарил меня за службу, а я, в свою очередь, выразил ему признательность за высокую оценку моего труда и сказал, что хотел бы продолжить службу где-нибудь в органах местного военного управления. Но он мне возразил: - Вы приобрели в Афганистане боевой опыт не для того, чтобы осесть в каком-нибудь военкомате. Я написал вам хорошую характеристику, и даже лично позвонил в Москву в отношении вас. Думаю, вас следует назначить заместителем командующего войсками округа. Очень тепло расстались мы и с моим окружным начальником – заместителем командующего по вооружению генералом А. Головкиным, с которым мне так легко было работать. Закончилась моя служба в 40-й армии Туркестанского военного округа. Более двух лет я занимался реальным техническим обеспечением всего контингента войск. В боевых условиях, когда вся техника и вооружение армии находились в интенсивной эксплуатации, бесперебойное техническое обеспечение являлось одной из нелегких задач. Мне приходилось неоднократно с немалым риском для жизни участвовать в боевых операциях, работать на коммуникациях и в многочисленных гарнизонах армии. Принятые мною меры позволили улучшить эксплуатацию, ремонт и обслуживание вооружения и техники, обеспечение техническим имуществом и боеприпасами. Так что совесть моя была чиста: я сделал все, что мог, для того чтобы наши солдаты не гибли понапрасну. Труд мой оценили по достоинству. Перед тем как я покинул Афганистан, меня наградили орденами Красного Знамени и Красного Знамени Афганистана. Я получил отличную аттестацию с выдвижением на должность заместителя командующего войсками округа. В Ташкенте я пробыл всего один день и затем вылетел в Белоруссию. Состоялась долгожданная встреча с семьей. Я был счастлив, что все опасности позади и мы снова вместе. Однако, вернувшись на прежнюю должность, я, к своему удивлению, стал ощущать, что она меня угнетает. После Афганистана, где я имел дело с огромным военным организмом, каковым являлась 40-я армия, нынешняя работа казалась незначительной и скучной. В ноябре командующий сообщил мне, что пришла телеграмма и меня вызывают в Москву. Будут предлагать должность заместителя командующего войсками округа по вооружению. Но предупредили, чтобы я не отказывался. В Москве мне действительно предложили такую должность в Сибирском военном округе (округ первого разряда), и я согласился. Чуть позже, в связи с предстоящим назначением, меня телеграммой вызвали на беседу в ЦК КПСС. Вечером я стал готовиться к отъезду, по опыту зная, что вызов в ЦК равносилен назначению. Но утром командующий войсками округа сообщил в штаб армии, что генералу П. Крянгэ в Москву ехать не надо. Это известие меня очень огорчило: я решил, что вновь всплыла история с отцом. После этого была еще одна телеграмма — о моем переводе в Кишинев на должность заместителя начальника управления боевой подготовки Ставки Юго-западного направления, но в последний момент все опять сорвалось, возможно, по той же причине. В июле 1986 года снова пришла телеграмма из Москвы о том, что моя кандидатура рассматривается на должность председателя ДОСААФ Молдовы. И меня вновь вызвали на беседу. К утру следующего дня я был в управлении кадров ЦК ДОСААФ СССР, где мне сообщили, что есть письмо первого секретаря ЦК КПМ, адресованное Министерству обороны, на котором уже имеется резолюция заместителя министра обороны с разрешением о моем переводе. Мне также сообщили, что между ЦК КПСС и ЦК КПМ вопрос уже согласован, так что через несколько дней я буду включен в приказ и смогу приступить к работе. Отпуск мой ещё не закончился, и я вылетел в Молдову. Прошла неделя, а приказа все не было. Я позвонил, чтобы выяснить, в чем причина задержки, и из разговора понял, что мое назначение не состоится. На этот раз я решил сам разобраться, почему мне отказывают в переводе. Полетел в Москву. Позвонил в военный отдел ЦК КПСС, представился и записался на прием по личному вопросу. Это был довольно смелый шаг, поскольку в ЦК не ходили, туда вызывали. Прием был назначен на 10 часов следующего дня. Меня приняли заместитель начальника военного отдела ЦК и направленец на Белорусский военный округ. В начале встречи я заявил: - Я приехал не для того, чтобы просить должность. Даже на ту, что мне в последний раз предлагали, я не пойду. Меня в данный момент интересует ваше отношение к людям. В частности, ко мне, генералу, прошедшему Афганистан, имеющему награды. Предлагают должность, вызывают в ЦК, а затем отказывают. Мне подобное обращение, мягко говоря, непонятно. Если это связано как-то с историей моего отца, то скажите прямо. Мне ответили, что дело не в отце. Тогда я продолжил: - В таком случае, вы хотите сказать, что полковник, которого вы планируете сейчас назначить на эту должность, более достойная кандидатура, чем генерал, прошедший должности командира полка, дивизии и Афганистан, имеющий боевые награды? Я вел себя напористо и жестко. Заметив это, один из присутствующих возмутился: - Товарищ Крянгэ, как вы себя ведете? Вы ведь находитесь в ЦК! Другой добавил: - Недавно у нас был один генерал-полковник, которому было отказано в должности, и вы знаете, как он нас благодарил за то, что мы его приняли? Он говорил: “Спасибо, дорогие товарищи, что вы меня хоть пригласили, и я увидел, где трудится штаб нашей партии”. На это я ответил, что пока мне их благодарить не за что. Беседа длилась долго, расстались каждый при своем мнении. Через месяц очередной звонок из Москвы, из Главного управления кадров Министерства обороны. Звонил генерал майор Н. Караваев, бывший мой командир полка, в котором я командовал ротой. Он сообщил мне, что звонили из ЦК и сказали, что могут меня назначить служить хоть в Молдове, хоть за границей, никаких ограничений нет, Я обрадовался: - Вот и хорошо, направьте меня в Кишинев! - В Кишиневе вакантных должностей нет, - последовал ответ. - Мы вам предлагаем ехать на Кубу. А там, глядишь, и должность в Молдавии подоспеет. Я согласился, приступил к оформлению документов и стал ждать. На этот раз новое назначение состоялось. В середине октября 1986 года мы с женой вылетели в Москву, где в течение десяти дней прошли специальную подготовку. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
