Главная » 2015 » Ноябрь » 15 » Границы Афганистана: трагедия и уроки.

---

05:00 Границы Афганистана: трагедия и уроки.

Нешумов Ю.А. Границы Афганистана: трагедия и уроки.  От автора Этот круглый, крепкий шар земной неделим, как тело человека. Боль, родившись в стороне одной, В стороне другой застонет эхом… Аль-Хамиси   Время и годы многое стирают из памяти, но она чаще срабатывает избирательно: события неординарные, драматические, затрагивающие судьбы многих людей и страны в целом, забвению обычно неподвластны и незатухающая память о них часто возвращают нас к раздумьям о тех днях и их оценках. Такими, навсегда памятными для многих, останутся события в Афганистане в конце 1970-х и в 1980-е годы. Этим событиям, в отличие от других военных конфликтов прошлых лет, не предшествовали обычные в таких случаях сердитые политические и дипломатические перепалки, были более чем застенчивы в их освещении и наши средства массовой информации. Они развивались как-то исподволь, без огласки и многим (в том числе и автору этих записок) первоначально казались сугубо локальными, затрагивающими лишь самих афганцев. Однако, с вмешательством в эти события наших войск, вынужденных вести там боевые действия, нести потери - драматизм ситуации стал очевиден. Такое "вползание" в конфликт объясняется причинами в основном сегодня известными: скоропалительными, без достаточной проработки решениями, в основе которых преобладали волевые идеи, замешанные больше на эмоциях, шапкозакидательстве и недостоверной информации. Восточная мудрость гласит: "Чтобы создать оазис, не нужно землетрясения". И сегодня вряд ли кого нужно убеждать в том, что наше участие в афганских делах в те годы (с учетом интересов безопасности наших южных границ) могло быть иным, более взвешенным и эффективным. Мы часто спрашиваем себя: что нас побуждает возвращаться к тем, уже далеким афганским событиям? Казалось бы, на фоне таких исторических потрясений, как развал Советского Союза, серьезного изменения всей геополитической карты мира, других крупных событий, им суждено померкнуть, уйти в прошлое. А мы о них часто вспоминаем и даже отмечаем их даты. Эти воспоминания ведь не столько об афганской экзотике (хотя и это есть): о диких причудах природы этой страны, яркой краске древних афганских городов и кишлаков, жарких верстах пыльных дорог, и самих афганцах - людях, живущих трудно, в суровых условиях, но гордых и независимых, наивных и по-восточному мудрых, ценящих верность и дружбу. Мне кажется, что для таких серьезных, "болевых" событий, как афганские, нужна своя временная дистанция: возможность осмыслить происходившее, исключив соблазн первых и потому почти всегда эмоционально-субъективных ощущений. Конечно, и фактор возможностей, условий и времени тоже играет роль. Но главные причины все-таки не в этом. Есть одно обстоятельство, которое объясняет наше незатухающее внимание к той афганской кампании: там, в 80-е годы наша армия, пограничники, подразделения спецназа КГБ встретились с противником, действующим необычно (чему в академиях не учили). Этот противник ("душман") применял, по сути, традиционные для Афганистана, но малоизвестные для многих армий (в том числе и нашей) формы и способы боевых действий. Их основу составляли налеты и засады, диверсии на коммуникациях в сочетании с активным террором в городах и других населенных пунктах. Эта война "из-за угла" изматывала войска, заставляла приспосабливаться к новым условиям ценой проб и ошибок. Откровенно говоря, решение опубликовать эти записки было вызвано, в значительной степени, событиями в Чечне, более тягостными по своим последствиям (и потерям) нежели в Афганистане. Даже исключая политические аспекты тех и других событий, надо признать, что в них повторились и даже приумножились наши ошибки и неудачи в применении оперативных, силовых форм и способов борьбы с мятежниками в Афганистане. И где гарантия, что подобное не повторится в каком-то ином приграничном регионе? В записках многие события, казалось бы, не имеют прямого отношения к пограничным делам (личность Амина, состояние афганской армии и др.), но этому есть объяснения. Пограничные проблемы, как известно, всегда государственные и обычно затрагивают интересы многих (в первую очередь силовых) ведомств. Афганские пограничные проблемы были в то время критическими. И нужны были усилия для привлечения к решению этих проблем всех силовых структур ДРА. Авторитет советских пограничных войск КГБ в тот период был довольно высок не только среди наших друзей и союзников, но и в других странах мира. Поэтому представители наших погранвойск, выполняющие поручения Андропова и Матросова за рубежом, всегда имели возможность встреч с руководством страны и ведомств, причастных к пограничным делам. К сожалению, и это не всегда давало желаемый результат, но, как говорится, "Восток - дело тонкое". Автору этих записок, в те годы начальнику штаба Пограничных войск КГБ, довелось с небольшой группой наших офицеров-пограничников непосредственно участвовать в решении этих проблем в ДРА с началом активной заброски в эту страну из Пакистана и Ирана вооруженных формирований мятежников, караванов с оружием и боеприпасами. В последующем этими вопросами, а также действиями наших пограничных подразделений в северных провинциях ДРА, кроме штаба ПВ, занималась Оперативная группа ГУПВ. Записки, естественно, не претендуют на полное освещение всех событий, происходивших в тот период в Афганистане, и касаются в основном лишь тех проблем, которыми занимались в ту пору автор и его товарищи. Хотел бы сразу оговориться: отсутствие тогда по ряду вопросов согласованных взглядов в наших силовых структурах (Минобороны, КГБ, МВД) на события в ДРА не могли не сказаться и на решении пограничных и некоторых других проблем, влияющих на стабилизацию обстановки в этой стране. Так, к лету 1979 г. с ростом активности мятежников, главным образом в приграничных районах Афганистана, вопросы борьбы с ними и надежного прикрытия наиболее активных участников границы (в основном с Пакистаном) были, пожалуй, главными для безопасности этой страны. В этих условиях естественным казалось бы стремление руководства ДРА в первую очередь организовать защиту этих участников границы (с привлечением армии и царандоя) и незамедлительно переориентировать (следовательно, и переподготовить) армию и силы безопасности к операциям и оперативно-боевым действиям против мятежников, применявших партизанские методы борьбы. К сожалению, в силу целого ряда причин эти проблемы, в том числе и формирование пограничных частей (афганская погранслужба тогда была чисто символической) решались очень трудно, с большим сопротивлением многих должностных лиц и некоторых наших военных представителей. В последующем же, когда было упущено время и силы мятежников настолько окрепли, что могли держать под своим контролем целые приграничные районы, рассчитывать на создание здесь надежной охраны и защиты границы уже не приходилось. Возникали и другие, не менее сложные проблемы в управлении и координации усилий действующих в Афганистане советских и афганских силовых структур, их подготовке, что затрудняли стабилизацию обстановки в стране. Удивительно, но в достаточно широко освещаемой у нас "афганской" теме в основном обсуждается в качестве главного обычно лишь один вопрос - как и почему наши войска оказались в Афганистане? Известно, что политическая и нравственная оценка решению о вводе войск в ДРА даны ясные и недвусмысленные, тем не менее накал эмоций не ослабевает. Попутно пытаются представить, к примеру, Амина - наиболее одиозного и жестокого диктатора и его единомышленников едва ли не лучшими друзьями Советского Союза. Крайне скупо либо совсем не освещаются вопросы эффективности наших оперативных, боевых действий и операций, причины серьезных неудач и неоправданных потерь, что осложняло и ситуацию в Афганистане и наше положение там (сказанное относится и к пограничным подразделениям, которые действовали в ДРА). Думается, что и до ввода наших войск в ДРА многое можно было поправить для стабилизации обстановки в этой стране, не прибегая к силовым акциям. И в этом большая роль принадлежала нашим представителям и советникам при руководящих лицах и силовых ведомствах. Не секрет, что обострению обстановки здесь к весне и лету 1979 г. в значительной мере способствовали экстремистские, амбициозные решения и действия тогдашних лидеров ДРА, главным образом, Амина, их нежелание найти общую платформу для союза с духовенством, местной буржуазией, вождями племен, другими национальными силами. При всей деликатности нашего положения тогда, думается, у нас все-таки были возможности препятствовать подобным негативным явлениям (включая и репрессии), но наши ведомства и их представители в ДРА не сумели этого сделать. Несогласованность, отсутствие четкой координации ведомственных усилий в достижении главных целей нашей помощи этой стране, нежелание считаться с объективной реальностью - все это, по сути, сводило на нет трудную и опасную работу наших специалистов в Афганистане. Наши пограничники в афганских событиях принимали непосредственное, активное участие практически с вступлением первых советских частей в ДРА. Масштабы их оперативно-боевых действий в северных афганских провинциях простирались от Зульфагара (стык границ СССР, Ирана и ДРА) до Малого афганского Памира включительно. Им, как и их боевым товарищам-воинам наших армейских частей в ДРА, довелось все испытать: и радость побед, и горечь потерь и неудач. Они с достоинством и честью выдержали эти испытания и выходили из Афганистана последними, в боеготовом состоянии и организованно. Действия в экстремальных условиях всегда способствовали росту командирской зрелости, профессионализма офицеров. В годы афганской кампании получили закалку многие офицеры и генералы погранвойск. Здесь закреплялся опыт не только действовавших, но и занявших в будущем руководящие посты в погранвойсках страны генералов В. Шляхтина, К. Тоцкого, В. Проничева, И. Вертелко, Г. Згерского, В. Донскова, Н. Резниченко, И. Коробейникова, М. Валиева, В. Рожкова, Б. Агапова и др. Это был опыт особый - управления силами и средствами в специальных операциях и оперативно-боевых действиях. Позднее они получат иное наименование - "контртеррористические операции". Этот опыт, при умелом его использовании, мог сыграть решающую роль в других конфликтах, например, в Чечне. И не вина офицеров-"афганцев", что этот опыт там был мало востребован. Китайцы говорят: "Прошлое - учитель будущего". Наше прошлое, связанное с событиями в Афганистане в конце 1970-х и в 1980-е годы на многое открывает глаза и многому учит. Недооценка этого опыта, как мы знаем, нам дорого обошлась в Чечне. Стремление полнее показать наши действия в подобных конфликтах с объективной оценкой побед и неудач обусловлено не поиском виновных, "крайних", не смакованием недостатков и ошибок, а познанием истины, интересами будущих решений и поступков. В искреннем желании поделиться взглядами на происшедшие события в ДРА, принести дань глубокого уважения к памяти тех, кто верно и стойко исполнял свой воинский и служебный долг в этой стране, видимо, и состоит цель моих "афганских" воспоминаний. Публикацией записок на основе блокнотных пометок и записей, местами разрозненных, торопливых, предназначенных тогда в основном для личного пользования, но сохранивших отголоски тех афганских событий, и хотелось бы внести посильный вклад в это дело.   ГЛАВА 1 Афганистан: тревожное лето 1979 г. К силе его не присматривайся, К вере его приглядись Афганская поговорка Первые впечатления с прибытием в Кабул. Встречи с Амином, обсуждение пограничных вопросов. Наши пер­вые советники в провинциях. Тактика мятежников. Наши планы и меры по пограничным делам, первые препят­ствия. Тарани — обсуждение ситуации. Поездка в Нангархар. Аминихазарейцы. Разговор с Андроповым. Афганс­кие пограничники — в армии, их серьезные потери на запа­де. Вылет в Герат. Конфронтация в руководстве ДРА. Возвращение в Москву.   Воистину неисповедимы пути военные: еще накануне готовил с офицерами штаба рекогносцировку в Арктике, а спустя пару дней оказался в самолете, летящем в прямо противоположном направлении — на Кабул. Но все по порядку. В марте 1979 г. штаб пограничных войск работал в обычном режиме. Обстановка на границе с Афганистаном нами оценивалась как относительно стабильная. Актив­ность вооруженной оппозиции в отдельных афганских провинциях и в самом Кабуле воспринималась как явле­ние почти неизбежное в этой стране после каждой смены власти. Мартовские события в Герате (мятеж отдельных частей гарнизона 17-й пехотной дивизии) были уже сигналом тревоги, поскольку это было рядом с нашей грани­цей. Но к тому времени наши пограничные отряды и за­ставы на этой границе были неплохо оснащены техничес­ки и в боевом отношении, и вполне надежно ее охраняли. Утром 17 марта во время моего обычного доклада те­кущих дел В.А. Матросову (в то время начальник Пограничных войск КГБ), он неожиданно поинтересовался моей оценкой ситуации в Герате и, выслушав довольно скудную тогда у нас информацию об этом, добавил: «Только что звонил Юрий Владимирович. Вы должны быть у него сегодня к 14.00. Очевидно, речь пойдет о поезд­ке в Афганистан». Встреча у Андропова была непродолжительной. Он оценивал ситуацию в Афганистане как весьма тревожную. Подчеркнул, что ее обострение у наших южных границ может представлять для нас серьезную угрозу. Опасения, по его словам, вызывают рост террора и диверсий, других вооруженных акций мятежников. Мне и генералу Б. С. Ива­нову (в то время первый заместитель начальника ПГУ КГБ) предстояло уже завтра вылететь в Кабул. Основные задачи сводились к оценке ситуации в стране («оттуда идет много противоречивой информации») и на границах ДРА с Пакистаном и Ираном, подготовке предложений по улуч­шению их прикрытия и охраны, а также оказанию помо­щи представительству КГБ в Кабуле. Несколько смущало отпущенное на это короткое время (месяц), но, как мы с Борисом Семеновичем и предполагали, оно потом нам нео­днократно продлевалось. 18 марта с Б. С. (так звали его между собой сослужив­цы) были в аэропорту. Тут же, у самолета познакомились с нашим послом в ДРА А. М. Пузановым. Он был в отпуске и, узнав, что в Кабул вылетает спецрейс, присоединился к нам. Александр Михайлович был известной личностью не только в МИДе. Опытный партийный и советский ра­ботник (в сталинское и хрущевское время был первым секретарем Горьковского обкома партии, а затем председате­лем Совмина РСФСР), он довольно долго работал в Аф­ганистане и, конечно, многое знал об этой стране. Обменивались мнениями уже в самолете. Посол счи­тал неэффективными действия афганских властей по ста­билизации обстановки из-за их слабого профессионализ­ма, недооценки объективных факторов. Ситуацию ослож­няли, по его словам, частая непредсказуемость их действий, особенно Амина, несогласованность и даже соперничество между силовыми ведомствами ДРА. Многое из этого нам с Б. С. Ивановым тоже было известно и, к сожалению, в ре­альности этих оценок мы вскоре убедились. Лично у меня ситуация в Афганистане и до совершения там Апрельской революции в 1978 г. вызывала неоднозначную оценку. Постоянные заверения наших политических и государ­ственных деятелей о традиционной советско-афганской дружбе и сотрудничестве, зародившейся в первые годы советской власти, конечно, были небеспочвенны: последо­вательно наращивалось наше экономическое сотрудниче­ство с этой страной. Афганистан придерживался нейтра­литета и не тяготел к каким-либо военно-политическим блокам. Короля Захир-Шаха, к примеру, почти ежегодно принимали в СССР с широким гостеприимством. Это не считая почти ежегодных его наездов на охоту в горные районы Таджикистана. Но были в этих отношения и дру­гие нюансы, большинству малоизвестные. Так, королевская жандармерия и служба безопасности, если и не поощряли, то безмятежно реагировали на мно­гочисленные противоправные действия своих жите­лей, особенно кочевников на советско-афганской границе, и это довольно часто приводило к пограничным инциден­там. Их спецслужбы готовились в основном в западных странах, опекались оттуда и у нас были основания пола­гать, что они активно сотрудничают с западными служба­ми. Даже в редких случаях, к примеру, когда в Афганистане нелегально оказывался советский гражданин, могущий быть использованным в разведывательных целях против СССР, афганские спецслужбы укрывали его и тайно пере­правляли его нашим по тем временам вероятным против­никам. Надо объективно признать, что за этими внешними, казалось бы, не глобальными событиями на советско-аф­ганской границе, мы, точнее, наша разведка (в том числе и пограничная), неглубоко оценивали и слабо прогнозиро­вали происходящие в этой стране внутренние изменения. А события там с начала 1970-х гг. развивались не по-вос­точному стремительно. Нарастало острое противостояние между набираю­щей силу молодой Народно-демократической партией Афганистана — НДПА (исповедующей демократические принципы и дружбу с СССР) и исламскими группиров­ками радикального, экстремистского толка. Характерно, что и те, и другие выступали против королевского режи­ма Захир-Шаха, а затем и Дауда, совершившего перево­рот в 1973 г. Попытка радикальных исламистов поднять мятеж в 1975 г. и захватить власть в Афганистане была подавлена правительственными силами Дауда, и это событие у нас в Среднеазиатском погранокруге (я в то время был его руководителем) и в Центре (на Лубянке) практически про­шло незамеченным. В случае прихода к власти исламистов становилось реальностью создание вдоль южных границ СССР вожделенного для Запада (Бжезинский и К°.) пояса ислам­ских государств («исламской дуги»): Турция, Иран (с при­ходом там в 1979 г. к власти духовников Хомейни), Афга­нистан и Пакистан, идеологически нацеленных на регио­ны Кавказа и Средней Азии. При живучести радикальных исламских традиций среди части населения наших среднеазиатских и закавказских республик и сохранении в северных районах Афганиста­на старой «басмаческой» базы (обосновавшейся там еще в 1930-е гг.) такой сценарий мог дорого нам стоить. Кстати, уже позднее, после так называемой Саурской (Апрельс­кой) революции 1978 г. в Кабуле (к сожалению, тогда нами почти незамеченной), мне не раз приходилось слышать заверения некоторых афганцев — участников тех событий, что решиться на такой поспешный шаг их подвигла опас­ность захвата власти исламскими радикалами. Думаю, что в этом есть доля истины, кстати, объясня­ющая отчасти и нашу повышенную (хотя и запоздалую) причастность к тем афганским делам. Словом, размыш­лять было о чем. Вечером 18 марта прибыли в Кабул. Кабульский аэро­порт напоминает дно огромной горной чаши и, приземля­ясь, самолет кругами довольно близко обходит нагромож­денные по бокам скалы и каменистые террасы. Первые дни ушли на знакомство с персоналом посольства, сотрудни­ками представительства КГБ и изучение обстановки. Представительство КГБ возглавлял мой старый то­варищ — полковник (позже — генерал-майор) Леонид Павлович Богданов, начинавший офицерскую службу в погранвойсках, опытный специалист по Востоку. В соста­ве представительства находился и пограничник — полков­ник Владимир Александрович Кириллов (мой сослужи­вец по Кавказу), прибывший сюда несколько ранее. Как и предполагалось, события в Герате были лишь частным эпизодом, хотя в них, как выяснилось в последующем, проявились ошибочные и неоправданно жесткие меры провинциальных властей в отношении сотен афган­цев-беженцев, возвратившихся из Ирана. Что, собствен­но, и вызвало недовольство и выступление части военнос­лужащих 17-й дивизии. В стране нарастала активность оппозиционных режи­му Тараки — Амина сил, применявших весь набор характерных для Востока средств борьбы — от дезинформации, широкого распространения ложных слухов (запускаемых обычно из мечетей и с базаров) до вооруженных нападе­ний на отдельные военные и административные объекты, а также актов диверсии и террора. Участились случаи пе­рехода границы небольшими, но хорошо вооруженными группами мятежников из Пакистана и Ирана, где осели десятки тысяч афганцев, ушедших туда после апреля 1978 г. Там главари афганской оппозиции спешно созда­вали лагеря по подготовке боевиков, опираясь на мощную материально-финансовую поддержку Запада и богатых арабских шейхов. В этих лагерях, позднее станет извест­но, начинал свою «карьеру» террорист-организатор Уса­ми бен Ладен, подружившийся с американскими и паки­станскими спецслужбами. Кабул и многие провинциальные центры полнились слухами о готовящихся якобы антиправительственных мятежах и заговорах, о жестокости властей и правоохра­нительных сил и армии, действующих часто неуклюже-провоцирующе. Внешне же, к примеру, в Кабуле мне это показалось мало заметным. Сотни людей в самых разнообразных, порой экзотических одеяниях растекались по многочис­ленным рынкам, дуканам и мечетям. Поток машин всех марок, размалеванных, загруженных до отказа «бурбухаек» вперемежку с верблюдами и ослами. И повсюду терпкий запах кожи и кошмы, костров и мангалов. Все это создавало обманчивое впечатление обыденной рас­слабленности. К вечеру город пустел и переходил во власть многочисленных патрулей. Поездки по городу в такое время небезопасны: можно было нарваться на бес­порядочную стрельбу какого-нибудь ошалевшего пат­рульного сарбоза. Посольство наше — город в городе, в отличие от всех остальных. Построенное в 1960-е гг. с настоящим советским размахом, оно занимает площадь в несколько гектар на юго-восточной окраине Кабула, недалеко от дворца Тадж-Бек (пригород Дар-Уль-Аман). Здесь есть все для автономной жизни, включая свои источники водоснабже­ния, тепла, света, школу и даже хлебопекарню. Часть се­мей сотрудников посольства выехала в Союз (в одной из освободившихся квартир мы с Борисом Семеновичем и разместились), но многие семьи остались и это создавало послу дополнительные проблемы, поскольку их безопас­ность в городе, куда они выходили несмотря на грозные запреты, стала непредсказуемой. На второй день отправились в МВД ДРА. В этом ве­домстве, точнее, в царандое (что-то близкое к нашим внут­ренним войскам) находился Отдел пограничной службы ДРА. Познакомились с заместителем министра, началь­ником царандоя и куратором Отдела пограничной служ­бы капитаном Таруном. Тарун, небольшого роста, коре­настый офицер 33-35 лет, чертами лица смахивающий на хазарейца. Хорошо говорил по-русски (учился у нас в ка­ком-то техникуме на Украине), был доброжелателен и сло­воохотлив. Однако, когда мы попросили его дать оценку состояния погранохраны, ее службы, он долго и простран­но излагал «руководящие указания товарища Амина». Стало ясно, что конкретное состояние дел он не знает (об этом предупреждал и полковник В. А. Кириллов), и мы завершили на этом встречу, удовлетворившись его завере­ниями о всяческой поддержке им наших предложений и мер. Удручающим осталось впечатление и от знакомства с Отделом погранслужбы (ОПС). Отдел ютился в двух или трех обшарпанных кабинетах, без каких-либо элементар­ных условий для обычной штабной работы. Его штат состоял из девяти офицеров, при знакомстве с которыми выяснилось, что среди них нет ни одного профессионала-пограничника. Под стать им был и начальник Отдела май­ор Хисамутдин, бывший летчик, получивший тяжелую травму ноги при авиационной катастрофе. Конечно, ни настоящих дислокационных карт, как и других нужных оперативных документов (директивы, сводки и пр.) эти «пограничники» не вели, не имели, да и не могли этого делать. Уже позднее, размышляя об этом, я стал понимать, что причина подобного крылась не столько в пост революционном хаосе (ведь были же в Афганистане свои погранич­ники!) и неразберихе, сколько в сознательном намерении новых властей держать, как и в прошлом, охрану границы чисто символической. Позднее Амин на одной из встреч заявил прямо, что «...границу с Пакистаном, установлен­ную англичанами (известна как «линия Дюранда») мы не признаем...». Власти, разумеется, не ожидали, что такая политика с обострением обстановки приведет к большим неприятностям. Прозрение к ним придет немного позднее. Мы же тогда, потратив пару дней, сумели обобщить всю имеющуюся в Отделе информацию, уточнить дополнительными запросами недостающие сведения из провин­ций и составить в общих чертах представление о состоя­нии афганской погранслужбы. Ее основу составляли погранбатальоны в провинци­ях (1-2), находящихся в подчинении местных органов ца­рандоя. Каждый батальон имел 3-4 погранроты, а те — несколько пограничных постов (офицерские или сержан­тские). Всего на границе с Пакистаном (более 2 тыс. км) имелось 13 погранбатальонов, на границе с Ираном (бо­лее 860 км) — 3 погранбатальона, и на севере (граница с СССР — около 2 тыс. км) — 9 погранбатальонов. Их штат­ная укомплектованность составляла не более 40-50% к штату, а общая численность была около 8 тыс. человек. Думаю, не нужно объяснять, какая это была «защита» гра-чиц и каковы были возможности тех пограничников. Боевой и специальной техники они не имели. Комп­лектовались на общих основаниях, но лишь тем пополнением, которое оказалось непригодным для армии, то есть после армейского призыва. В отличие от армии, погранич­ники не имели централизованного снабжения (на радость царандоевским казнокрадам), их снабжение оплачивалось деньгами (опять — таки через провинциальный царандой) и многие пограничники, чтобы прокормиться, вместо служ­бы подрабатывали у местных баев, охраняли дуканы и лавки. Конечно, эти подразделения были неспособны ни надежно охранять хотя бы отдельные, наиболее важные участки границы, ни тем более противостоять нападени­ям бандгрупп из Пакистана и Ирана. Все это, мягко говоря, вызывало удивление, так как военную помощь (и весьма солидную) этой стране мы ока­зывали уже много лет, с 1956 г. За это время, к примеру, СССР поставил сюда (по данным ГКЭС) по различным контрактам: более 600 танков, 770 бронетранспортеров и БМП, более 2 тыс. орудий и минометов, 220 самолетов и вертолетов, около 140 тыс. автоматов и свыше 15 тыс. руч­ных пулеметов. И все это в основном уходило в армию. 20 марта состоялась встреча с X. Амином, который к тому времени фактически руководил страной и бдитель­но опекал силовые структуры. После наших кратких с Б. С. Ивановым представлений и передачи приветствий от Ю. В. Андропова, Амин высказал удовлетворение кон­тактами силовых ведомств сторон. Он оптимистично оха­рактеризовал ситуацию в Афганистане, хотя и не скры­вал озабоченности некоторыми негативными тенденция­ми, упомянув и события в Герате. Касаясь пограничных проблем, он выразил готовность рассматривать любые наши предложения, подчеркнув, что «мы не обидимся на любые, даже резкие замечания». Меня насторожили его фразы об ограниченных воз­можностях (прежде всего — кадровых) в развертывании погранвойск и необходимость «учитывать эти реалии». Пришлось объяснить, что укрепление пограничной службы тем более действующей, по сути, в экстремальной си­туации, не может быть достигнуто без подготовленных офицеров, на это требуются годы. Из числа сержантов и солдат можно в ограниченное время (5-6 месяцев) подготовить некоторое количество офицеров, но они будущий костяк погранвойск не составят. Поэтому, организуя под­готовку кадровых офицеров-пограничников в Академии царандоя (разумеется, с нашей помощью), в настоящее время вряд ли можно обойтись без поддержки армии и МВД (царандоя). Тем более что эти ведомства располага­ют значительным количеством офицеров и в лучшей сте­пени, нежели пограничники, укомплектованы. Амин ответил, что он подумает об этом и вновь под­твердил свою готовность встречаться по нашим вопросам в любое нужное время. Амин производил впечатление ум­ного, волевого руководителя восточного типа. Среднего роста, смуглый, по-спортивному подтянутый. Взгляд цеп­кий, изучающий. По-русски не говорит. Мысли излагает четко, убедительно. Чувствуется хорошее знание ситуации и людей, его окружающих. Вернувшись в посольство, об­менялись впечатлениями. Читать  всю книгу ЗДЕСЬ

1 2 3 4 5 Категория: Публицистика | Просмотров: 790 | Добавил: NIKITA | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0