|
06:26
ИСТОРИЯ РАССУДИТ
|
| Александр Разживин История рассудит  После терактов, совершенных в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, одно из государств Центральной Азии - Афганистан - опять приковало к себе внимание мировой общественности. Проведенная, но так и не завершенная на его территории антитеррористическая операция с участием стран - союзников США, вновь напомнила многим нашим согражданам о еще незабытом прошлом. 15 февраля ветераны войны в Афганистане, многие из которых проживают в Санкт-Петербурге и Ленинградской области, отметят 15-ю годовщину со дня вывода наших войск из этой страны. Теперь они по-разному оценивают события, но о делах минувших дней не забывают. Об одном из участников тех событий - Викторе Андреевиче Статкевиче, ныне проживающем в поселке Черная речка Всеволожского района Ленинградской области, сегодняшний рассказ. В начале 80-х годов на окружное соединение связи ЛенВО (находящееся в районе Сертолово) была возложена задача - готовить специалистов для службы на узлах связи в странах, где действовали наши советники: в Эфиопии, Афганистане... Для службы в этих странах отбирались самые дисциплинированные, исполнительные, грамотные военнослужащие. А в апреле 1985 года начальнику штаба соединения подполковнику Виктору Андреевичу Статкевичу самому было предписано срочно направиться в Афганистан на должность начальника узла связи главного военного советника. Несмотря на солидный уже возраст (48 лет) и не очень хорошее состояние здоровья, он счел своим долгом отправиться туда, куда по долгу службы посылал других. За неделю были подготовлены документы и пройдена медкомиссия, а еще через две недели он был уже в Кабуле. Полковник Вячеслав Игнатенок, которого предстояло сменить, оказался старым знакомым. Он позаботился о своем сменщике. В кабульском аэропорту его встретили на машине, доставили в отведенную 3-х комнатную квартиру. Статкевич лишь понаслышке знал о положении в Афганистане, и поэтому вначале чувствовал себя довольно скованно. В доме, где его разместили, кроме советских военных советников и офицеров узла связи также проживал руководящий состав афганской армии. Правда, жили в разных подъездах. В отличие от наших, их подъезды охранялись. Таких домов было три или четыре, и стояли все они в ряд. В одном из домов, правда, уже позднее, жили Наджибулла, Министр обороны и другие руководители Афганистана. Как вспоминает Виктор Андреевич, вначале его поразил контраст в уровне жизни разных слоев населения. Трудно было смотреть спокойно на то, как дети бедняков обгладывают арбузные корки на помойке, и на то, как трудно живут многие афганцы, притом, что эти люди - великие труженики. Они бережно использовали воду и землю, получая несколько урожаев овощей в год. От дома до части было всего метров 300-400, и вся эта территория была занята частным помидорным полем. Причем помидоры росли такие, что и в Астрахани, наверно, могли бы позавидовать. Поражала ирригация. Поля орошались через маленькие канавки. Был сделан небольшой уклон, по которому текла вода. Ее давали 1-2 раза в неделю, в течение 12-14 часов, вода заполняла все ложбинки и канавки. Потом ее перекрывали почти на неделю... В Афганистан Статкевич приехал без документов и без формы. Форму советники носили не такую как в войсках. Она была другого покроя и без знаков различия, на каждого шилась индивидуально в местном ателье. Материал, в основном цвета беж, выбирали себе сами - покупали в дукане (лавке). Солдаты приезжали в гражданских костюмах, здесь переодевались в обычную афганку песочного цвета. На основных видах довольствия часть стояла в 40-й армии. Продукты для тех, кто оставался в Кабуле, получали там же, а уезжающие на точки покупали их себе сами. Подчиненные Виктора Андреевича были разбросаны по 28 точкам, находящимся в горах и в пустыне по всему периметру Афганистана - на границе с Пакистаном, Ираном и нашими бывшими Среднеазиатскими республиками. Располагались они в основном там, где находились афганские гарнизоны и, следовательно, наши советники. В Кабуле находились 3 узла общей численностью чуть менее 200 человек, в числе которых - несколько десятков офицеров и прапорщиков. Личный состав узла обеспечивал космическую и радиосвязь советникам Министерства обороны Афганистана с Москвой. Аппаратные на точках обеспечивали радиосвязь наших советников в афганских частях с Кабулом - аппаратом главного военного советника в Афганистане. Экипаж аппаратной состоял, как правило, из офицера, прапорщика и восьми солдат, которые жили и питались самостоятельно. Примерно раз в месяц они приезжали в Кабул закупать продукты, получить оружие и боеприпасы, документы, оборудование, ремонтные средства, радиостанции, которые в самолет АН-12 загоняли, предварительно разобрав. На точках технику собирали и закапывали наполовину в землю. Маскировали сетями, строили заборы-дувалы. В каждой такой радиостанции был заложен запас взрывчатки на случай крайней опасности - для уничтожения секретного оборудования и документов, которые ни при каких обстоятельствах не должны были попасть в руки врага. В карауле никто не спал. Ведь если кто-то заметит часового спящим, ему мало не покажется, жить все хотят. В Афганистане случаи, когда душманы вырезали целые подразделения, были не единичными. Поэтому с оружием не расставались никогда. Патрон зачастую находился в патроннике. Неизбежно случалось и так, что иногда солдаты теряли бдительность и оружие стреляло по своим. На одной из точек после возвращения из караула солдат положил автомат на кровать и, забывшись, оперся на него. Очередью был ранен спящий рядом сослуживец. И это далеко не единичный случай непреднамеренной стрельбы по своим. И, тем не менее, люди рвались на точки. Ведь в Кабуле жили по обычному распорядку. На точках вдали от начальства все было проще. Атмосфера была дружеская. Секрет был еще и в том, что на точках питались самостоятельно, все покупали на чеки, а их можно было сэкономить и купить что-то существенное к увольнению. А купить там было что. По тем временам, когда полки наших магазинов совсем не ломились от хороших товаров, в афганских дуканах была японская радио-, видеоаппаратура, любые французские и индийские ювелирные украшения, одежда, продукты и многое другое. Опасность же была и на точках и в Кабуле, который находился под контролем НДПА. В Кабуле после 16.00 из расположения части до узла связи Дар-уль-Аман, где находилось Министерство обороны Афганистана, смена выезжала только в сопровождении БТРа. Чтобы не подвергать людей ненужной опасности, смену старались осуществлять раз в сутки, желательно в первой половине дня. Вечером выезжали только в случае крайней необходимости. Как-то Виктор Андреевич возвращался на узел из так называемого Теплого Стана (наши военнослужащие давали для удобства свои родные неофициальные названия некоторым афганским местностям), где доставал материалы для узла. Немного задержались и выехали с водителем после 15 часов. Водитель вел уазик на предельно возможной скорости вдоль виноградников в тот момент, когда открыл огонь снайпер. Одна из пуль пробила перегородку кабины и прошла между Статкевичем и его водителем. Спасла скорость - снайпер не смог сделать точные расчеты и промахнулся. - В квартире в Кабуле у меня на окне лежала коробочка с реликвиями - пулями и осколками, залетевшими в окна квартиры за 2 года и 5 месяцев нашего с женой пребывания в Афганистане. Там коробка с сувенирами и осталась, когда мы уехали на родину. А ведь нас обстреливали еще меньше чем других, - вспоминает Виктор Андреевич. - С одной стороны, этот район особенно тщательно охранялся, а с другой стороны - он был наиболее привлекательным для нападения и обстрелов, ведь здесь жило руководство страны и советники. Для многих наших военнослужащих столица Афганистана - Кабул запомнился многоликим и контрастным. В нем уживались дворцы и мазанки. На его улицах не валялись даже щепки и бумага. Все это собиралось и тут же продавалось на вес на дрова по цене 5-6 афганей за килограмм. Рядом с самым современным автомобилем можно было увидеть осла или допотопный грузовик с 2-3 метровыми бортами, разрисованными всевозможными рисунками. В его кузове битком могли стоять люди. Люди ездили, сидя на крыльях, капотах и в багажниках легковых автомобилей и при этом еще удерживали велосипеды. В автобусах мужчины и женщины входили обязательно в разные двери. Верблюды шли по центру проезжей части. Правила движения не соблюдались. Правило было одно - чем больше машина, тем больше у нее было прав, тем она важнее и, значит, может идти по середине улицы, не взирая ни на кого. Маленькие авто ютились на обочинах дорог, а танки и БТРы, не имевшие конкуренции, перли по середине, невзирая на встречное движение. Люди сами чуть не лезли под колеса. Переходы возникали стихийно, кто где хотел, тот там и шел. Регулировка условная. Чтобы навести порядок, пригласили немцев-гэдээровцев, но те через месяц уехали домой, решив, что бесполезно что-то менять. Все-таки по местному календарю 14-й век на дворе. Самым неприятным было, если наш военный водитель собьет в этой круговерти кого-то из афганцев. Сразу сбегалась толпа, требуя расправы над тем, кто управлял машиной, хотя он далеко не всегда был виноват. Порой афганские полицейские вырывали из лап толпы наших водителей. За сбитых приходилось платить выкуп. За мужчину, мальчика и осла цена была 10-12 тыс. афгани, а за женщину - 7-8 тыс. афгани. Но и медленно ездить было тоже нельзя, особенно вечером. Виктор Андреевич улыбается, вспоминая афганцев в советских черных лакированных галошах с красной байковой подкладкой, особенно зимой, с озябшими и тоже красными, как у гуся лапы, ногами в этих галошах, на босу ногу. Эта обувь была чрезвычайно популярна в Кабуле, особенно в распутицу. С галошами по-своему гармонировала национальная одежда, состоявшая из свободной рубахи, широких штанов и безрукавки, поверх которой нередко носился халат или накидка. На голове - тюбетейка или чалма, обычно белая, сделанная из 5-7 метров материи. В зеленых чалмах расхаживали те, кто совершил хадж в священную Мекку. К их имени прибавлялось уважительное Хаджи, т.е. совершивший хадж. Женщины носили длинные цветные рубахи, широкие штаны, халаты. Местные девочки-школьницы носили длинные черные платья с длинными рукавами и гольфы того же цвета. Под ногами крутилась ребятня с копной волос на голове, похожей на сваленный войлок, не знавшей расчески с самого рождения. Комично выглядело шествие по улице почтенного афганца. За ним гуськом семенили три его жены. Поравнявшись с дуканом, афганец многозначительно оглядывался через плечо на своих жен и заходил в лавку посудачить с хозяином. Женщины с опущенными чадрами присаживались на корточки возле дверей и молча ждали своего сахиба, чтобы опять продолжить путь между многочисленных магазинов, дуканов, мастерских ремесленников, ваявших прямо на улице свои изделия и тут же их продававших. На тротуарах на ковриках, не обращая внимания на прохожих, молились правоверные мусульмане, которые должны совершать этот обряд по пять раз в день. Летом в жару река Кабул мелела, глинисто-желтой воды оставалось не выше колена. В этой воде утоляли жажду ишаки, отправляя свои надобности тут же. Здесь стирали белье и приседали в воду женщины. В этой же воде полоскались фрукты и овощи. Афганцы выдерживали все это, умудряясь обходиться без всяких кишечно-желудочных расстройств и инфекций. Узел связи размещался на бывшей даче одного из родственников короля Дауда. На территории был бассейн размером тридцать на пятнадцать метров и 3,5 метра в глубину. Буквой П стояли коттеджи, в которых располагались штаб, классы и другие службы. Помещения были неплохими, и их всячески старались сохранять. Доставали краску, американские насосы для скважин и прочее оборудование и материалы. Однако, как вспоминает Виктор Андреевич, с первого дня не давало покоя то, что условия жизни людей здесь, мягко говоря, не соответствовали элементарным нормам. В части не было нормальной столовой. Два котла стояли в солдатской казарме. Мало того, что из-за этого было невозможно нормально разместить личный состав - не было возможности и всех, как положено, накормить. Одновременно можно было приготовить лишь два блюда. Многие перебивались сгущенкой и консервами. Учебных классов было мало, заниматься - негде. Даже кроватей на всех не хватало. Лишь когда личный состав находился на дежурстве, оставшиеся люди едва умещались в казарме. С дисциплиной тоже имелись проблемы. Хотя люди в основном были неплохие, но попадались и такие, кого командиры попросту сплавляли из Союза за разные нарушения. Среди солдат встречались склонные к алкоголю и наркотикам, хотя это зло тогда еще не было так распространено, как сейчас. В тех условиях мы несли потери там, где их не должно было быть, именно из-за недисциплинированности. - С первым таким фактом я столкнулся почти сразу, когда только приступил к приему должности - рассказывает Виктор Андреевич. - Три солдата решили перед увольнением развлечься, сходить в близлежащий ресторан. Выпили, посидели, а рассчитываться не стали - пригрозили хозяину гранатой. Потом пошли в казарму кратчайшим путем - мимо дома афганского руководства. На предупредительные окрики часового не отреагировали, думали, что стрелять не посмеют. Но афганский часовой дал очередь и ранил одного из них. Вызванному по тревоге командованию части с трудом удалось замять конфликт. Были и другие проблемы. Например, некоторые афганцы всячески пытались приобщить наших солдат к наркотикам. Давали попробовать анашу. Сначала бесплатно, потом, когда люди втягивались, за деньги. В качестве оплаты брали боеприпасы, одежду, книги, алюминиевую посуду и т.д. Причем, больше всего анашовой атаке наши военнослужащие подвергались в районе Дар-уль-Амана, недалеко от МО Афганистана. Будучи человеком неравнодушным, Виктор Андреевич начал наводить порядок в части. Доложил о положении дел и об условиях жизни личного состава главному советнику в Афганистане генералу армии Салманову. Тот очень удивился, что узел связи главного советника находится в таких условиях, и дал полгода времени на устранение недостатков, в том числе и на строительство новой столовой, классов и т.д. Пообещал дать рабочую силу в лице сарбозов - молодых солдат-афганцев - и немного строительных материалов, в основном цемент и кирпич. Все остальное было предложено добывать самому - проявить смекалку. Конечно, сделать это в чужой, да еще и враждебной, нищей стране было не просто. Но ровно через шесть месяцев, к новому году, Статкевич докладывал генералу армии Салманову о том, что его приказ выполнен. Построили хорошую столовую. Поставили, наконец, три котла для приготовления пищи. Под столовой разместили продовольственные склады. Для подключения котлов была необходима подстанция. Для того чтобы ее построить, пришлось объездить все инстанции, вплоть до Министерства энергетики Афганистана. Однако добились и этого, построили подстанцию и запитали ее от находящейся рядом швейной фабрики - протянули кабель, добытый тоже по случаю. - Сейчас даже вспомнить страшно, сколько нервов и пота пришлось потратить, - говорит Виктор Андреевич, - на освободившееся в казарме место поставили койки. Это позволило всех обеспечить собственными спальными местами. Предметом особой гордости явился скотный двор, созданный примерно через год моего пребывания в Афганистане. Прапорщик Петр Назаров, возвращаясь из подмосковного отпуска, привез оплодотворенные куриные яйца. Соорудил инкубатор, и вывелись цыплята, что положило начало создания скотного двора. После цыплят, таким же образом вывели утят. Из 40-й армии привезли свинку. Когда она подросла, свезли ее в гости, опять же в 40-ю армию. Появились 9 поросят. Затем развели кроликов. Рацион питания личного состава значительно улучшился. Для уток вырыли пруд. Посадили ячмень и клевер для кроликов и других наших питомцев. На наше хозяйство не раз приезжало смотреть высокое московское начальство. Труднее всего было со свиньями. Вокруг афганцы - их высокое начальство. А для мусульман свинья нечистое животное. Приходилось хрюшек прятать так, чтобы их было не видно и не слышно, дабы не оскорблять религиозных чувств собратьев по оружию. Кстати, в этих же целях, во время религиозного священного праздника Рамадан (когда афганцы свято соблюдают обычаи - с восхода солнца и до заката ничего не ели, не пили и не курили - ничего не брали в рот), чтобы не провоцировать местных, мы инструктировали подчиненных, чтобы они тоже воздерживались совершать это в открытую. В этот месяц все были напряжены. Зато праздник разговения отмечался ими щедро и весело. Афганцы по своей натуре очень общительны и гостеприимны. Для них делом чести является достойное угощение гостя самой лучшей пищей, которая только есть в доме. Гость может очень сильно обидеть хозяина, отказавшись отведать угощения или не похвалив его. В то же самое время поражала и жестокость этого народа, особо то, что все, в том числе и дети, как завороженные смотрели на процесс заклания овцы, барана или другой скотины. Когда скотине перерезали горло и выпускали кровь у детей, находящихся словно в каком-то трансе, аж челюсти отвисали. Было неприятно наблюдать за процессом воспитания животной жестокости у людей. Эту жестокость они потом переносили и на своих врагов. Безопасно не было даже в Кабуле и его ближайшей округе. Про остальную территорию, особенно горные районы и говорить не приходилось. - Примерно в 15 километрах от столицы при 14-й мсд афганской армии располагалась одна из наших точек - говорит Виктор Андреевич. - Как-то на стрельбище дивизии по прибытии из Союза молодого пополнения мы решили провести учебную стрельбу из только что врученного оружия. Сразу же заметили, что на каждый наш выстрел со склонов гор раздается в ответ очередь. Мы стреляем по мишеням, а душманы по нам. Пришлось сворачиваться и уводить людей. Молодым солдатам был дан показательный урок. Больше говорить на эту тему ничего не требовалось. И это в Кабуле и вблизи от него... Хорошо запомнилась одна из первых инспекционных поездок по отдаленным точкам. Это был Старый Шинданд. До Шинданда долетели без проблем. Аэродром надежно охранялся. Точка расположена здесь же - в домике на краю аэродрома. Посмотрел, познакомился с людьми - все нормально. Сказал, что хочу посмотреть на точку в Старом Шинданде на границе с Ираном. Спросили, зачем это мне нужно. Туда начальство никогда не ездит. Объяснили, что нужно проехать по пустыне километров сорок, а это совсем не безопасно. Тем не менее, я принял решение ехать, именно потому, что там начальство не бывает. Два выделенных солдата обложили кузов мешками с песком, взяли гранаты, автоматы с дополнительными магазинами. Сижу в кабине с автоматом на коленях и гранатами в портфеле. Водитель гонит машину на полной скорости. Автомат сжимаю руками, вглядываясь в дорогу. В случайных встречных виделись бандиты. Каждую минуту ждали нападения. Особо когда изредка появлялись верблюды и одиночные всадники. Через час прибыли на точку. От напряжения руки и ноги онемели. Гарнизон точки был удивлен, увидев у себя нового начальника узла. Познакомился с людьми. Точка находилась прямо в поселке. Лишь дувал отделял ее от улицы. Наши парни жили дружно с местным населением. Уважали традиции и не обижали. Продукты покупали здесь же, на местном базаре. По другому просто не выжить. Понравилась, что все было сделано с умом, по-хозяйски. Через час выехали обратно, несмотря на все уговоры. В окрестностях действовала банда, и в это время вообще никто и ни за что никуда не ездил... К счастью эта авантюрная поездка окончилась успешно. По приезду я понял, что был не прав. Не нужно без крайней нужды подвергать смертельной опасности жизнь вверенных тебе людей. А бойцы молодцы - ни один мускул на лице не дрогнул за все время пути. Вообще-то для наших солдат было характерно мужество и великое терпенье к боли и лишениям. Подполковнику Статкевичу много приходилось ездить и по дальним точкам, знакомиться с людьми, с условиями их быта, проверять организацию службы на местах. Обычно летали на афганских самолетах и вертолетах. Несение боевого дежурства на наших точках было очень тяжелым. Помню, на одной из них встречает меня дежурный по аппаратной в одних трусах и тапках. Температура +50 градусов. Пол постоянно смачивается водой, в форме сидеть просто невозможно. Ни о каких кондиционерах не могло быть и речи. Особенно трудно было в Фарахе и Заранже, да и в других местах тоже не легче. В Фарахе был колодец с питьевой водой. Из него с 12-ти метровой глубины доставали холодную воду. Ночью спали под мокрыми простынями, пока из них испарялась вода, а смачивать их приходилось через каждый час. В таких условиях солдаты существовали в течение года. Сами себе готовили - покупали овощи, фрукты и другие продукты. Там же проводились занятия по специальной и политической подготовке - все что положено. Люди, как могли, устраивали себе быт, даже бани строили из подсобных материалов. Почти на всех точках были построены бани - сооружения из самодельных кирпичей и обмазанных глиной веток и палок. Зато эвкалиптовые веники совершали маленькое чудо, напоминая дом. По приезду на точку, первым делом предлагалось посетить баню. Кое-где умудрялись выкапывать бассейны. В Хосте бассейн был примерно 2 на 3 метра с глинистой желтой водой сантиметров 30-40 в глубину. И то было здорово - когда, выскочив из баньки, плюхались в эту воду. В Джелалабаде бассейн был вообще приличный, там с водой было проще. Рядом с бассейном бдит караульный в окопе, его очередь купаться наступит после смены караула. На посты периодически совершались нападения, их обстреливали. Как-то, во время нападения на одну из таких точек недалеко от Герата (примерно в 650 км от Кабула), около часа ночи на меня выходит радист, находящийся на боевом дежурстве. (Хорошо, что была связь). Докладывает: - Товарищ подполковник, вокруг стреляют, все на отражении нападения. Я один, что мне делать с аппаратной? Взрывать? Солдат был молодой, неопытный. Все отражали нападение, а он остался один. Вот и растерялся. Я его, как мог, успокаивал. Говорю: - Если ты сейчас ее подорвешь, то у тебя не будет никакой связи, ты не сможешь ничего сообщить. Лучше закройся изнутри, и если услышишь чужую речь и поймешь, что наши погибли, то только тогда уничтожай аппаратуру и сжигай документы. Нападение было отражено, и аппаратная уцелела. На одной из наших горных точек, где начальником аппаратной был сертоловчанин прапорщик Павел Космынин, душманы не давали поднять антенну - тут же открывали по ней огонь. Приходилось антенну держать параллельно земле, чтобы ее не было видно из-за дувала. Личный состав аппаратной в это время отсиживался в окопе, вырытом под БТРом. Иногда сидеть в нем приходилось целый день - с утра и до вечера. Связь в таких условиях не могла быть особенно качественной, но другого выхода не было. Лишь ночью, когда прекращался обстрел, личный состав занимал свои штатные места, поднимали мачту для связи, а когда рассветало - ее опять опускали к земле. Очень хорошо запомнился первый визит на точку в Хост (Юго-Восток Афганистана), у самой границы с Пакистаном. Самолет едва успел приземлиться, как нас спешно высадили, и он тут же улетел. Как выяснилось, если самолет задерживался на взлетно-посадочной полосе хоть на самое короткое время, то с гор моментально начинался обстрел эрэсами (реактивными снарядами) и из минометов. Сама точка находилась в 2-3 километрах от аэродрома в живописном месте в абрикосовом саду на склоне горы. Прибыв на место, я сразу же распорядился собрать личный состав для знакомства и беседы. Но и у духов разведка поставлена была не плохо. Прибытие начальства они отследили, и как только мы собрались в одном из помещений, они начали обстрел. Один из снарядов попал в построенную солдатами баню. Она загорелась, и мы все бросились ее тушить. Потушив, мы вернулись в помещение и увидели, что оно насквозь прошито реактивным снарядом. Как раз через то место, где мы сидели, он и пролетел, пробив насквозь обе стены, разорвавшись на вылете. Было неприятно. Мы понимали, что нас спасло какое-то чудо. Потом наша артиллерия долго вела огонь по предполагаемым местам нахождения душманов. Во время поездок под обстрелы попадали довольно часто. И на аэродромах, и в воздухе. Теперь без улыбки нельзя вспомнить, как в вертолетах садились на рюкзаки и на сковородки, которые брали именно для этих целей с собой в полеты. Нередко душманы готовы были жертвовать детьми своей страны, которые подбирали мины-ловушки в виде зажигалок, авторучек, музыкальных открыток, подброшенных для наших солдат вблизи частей. Случались подрывы, хотя инструктировались все постоянно. Один раз именно во время такого инструктажа прибежал солдат, держа перед собой окровавленную руку с висящими на коже оторванными пальцами, и повторял - Ой, мама... После такого наглядного инструктажа подобных случаев больше не было. Однако были эксцессы и посерьезнее. В свое время, в 1987 году некоторые СМИ передали скупую информацию о том, что наш самолет с людьми и аппаратурой на борту по ошибке сел на иранской территории. Самолет был захвачен властями Ирана, но в результате переговоров люди через некоторое время были переданы нашей стороне и отправлены на родину. Именно в этом злополучном самолете находились подчиненные подполковника Статкевича с секретной аппаратурой на борту. Теперь об этом уже можно говорить открыто. Произошло это следующим образом. С самолетом Ан-26 наших ВВС, выполнявшим рейс в Заранж (находится на крайнем юго-западе Афганистана в 5 км от иранской границы), был отправлен груз - комплект новой аппаратуры. Груз сопровождал зампотех узла связи майор Алексей Дудин в сопровождении прапорщика и двух солдат. Они должны были сопроводить и передать на точку, находящуюся в полукилометре от взлетно-посадочной полосы, аппаратуру и вернуться в Кабул. Однако из-за ошибки штурмана самолет сел не в Заранже, а на территории Ирана в Замане, в 10 километрах от границы. Летчики даже не обратили внимания на то, что садятся на бетонную полосу (в Заранже она была глиняной). Удивление вызвал лишь тот факт, что никто не пришел встречать груз. С этой претензией несколько человек направились к будке в конце аэродрома. Были все с оружием, но без знаков различия. Работник аэродрома, находившийся в будке, онемел от неожиданности при виде наших. Лишь увидев на стене портрет Хомейни, стали понимать, что это чужая территория. Тут вспомнился и инструктаж о том, какая местность и ВПП в Заранже. Вышли из будки и быстро пошли к самолету (бежать не решились, чтобы не привлекать излишнего внимания). Забрались в самолет, стали выруливать на полосу для взлета. Но в это время полоса была перекрыта машинами. Самолет был окружен. Поняли, что попались. Самое печальное заключалось в том, что о случившемся невозможно было сообщить своим. В самолете не работала радиостанция. Через некоторое время подошли иранцы и стали вести переговоры, предлагать покинуть самолет. Как потом рассказал майор Дудин, наши отказались выходить, сказали, что приземлились здесь по ошибке, попросили разрешить взлет, затем стали требовать нашего консула. Иранцы ответили, что с этим проблем нет, консул у телефона, а телефон в будке. Но это, конечно, был трюк для простаков, стоило лишь открыть дверь, как самолет захватили бы, а на борту находилась секретная аппаратура. Иранские переговорщики сказали - хорошо, и ушли. Через несколько часов вблизи приземлился реактивный самолет. Думали, что это прилетел консул или представитель посольства. Но это, как позже выяснилось, прибыл иранский спецназ - группа захвата. Хоть была уже глубокая ночь, никто не спал. Приготовили аппаратуру и документацию к уничтожению, замотали изнутри все двери. Приготовились на всякий случай к обороне самолета. Но группа захвата незаметно подобралась к самолету. Началась стрельба. Вдоль бортов и иллюминаторов полетели очереди трассирующих пуль, создавая эффект запугивания. Спецназовцам удалось забросить в самолет несколько дымовых шашек и гранат со слезоточивым газом. Дышать стало невозможно, загорелись парашюты. Деваться было некуда. Задыхаясь от газов, все под руководством Дудина стали разбивать аппаратуру молотками, обливать ее и документацию спиртом и поджигать. По словам связистов, первыми не выдержали летчики, открыли дверцы. В самолет тут же влетели спецназовцы в защитных масках, обезоружили, скрутили и выволокли всех из самолета. Штурман, по вине которого произошла ошибка, застрелился в кабине. Всем завязали глаза и уложили лицом на бетонку. Между лопаток уперлись стволами автоматы. Операция была проведена молниеносно. Иранцы сразу же стали тушить самолет, но все важное к этому времени уже сгорело - самолет внутри успел выгореть дотла. Всех оказавшихся в плену летчиков и связистов вначале посадили вместе в круглой бетонной башне без окон и дверей, затем разделили. Сутки не кормили, затем стали давать какую-то баланду и по одному выводить на допрос. В соответствии с инструкцией, полученной от командира части накануне вылета, каждый четко назвал свою фамилию, имя, отчество, что в последующем им и помогло. Все заявили, что сопровождали какой-то груз, а какой груз - никто не знает. В это время в Афганистане искали пропавший самолет. Обзвонили все аэродромы, все инстанции. Узнавали, нет ли сбитых самолетов. Но все тщетно. Поиски результатов не принесли. Доложили в Москву. Москва ответила, что можете самолет не искать. Он в Иране и есть сведения, что личный состав выполнил все, что должен был выполнить в экстренной ситуации. Путем переговоров на правительственном уровне удалось договориться о возвращении людей на родину. Фамилии, заявленные на переговорах нашей стороной, полностью совпали с теми, которыми назвались наши военнослужащие на допросе. Из Тегерана их отправили в Ташкент, затем, через некоторое время, опять в Кабул. Дослуживать. Надо сказать, что все военнослужащие получили в плену серьезные психологические травмы и нуждались в длительной реабилитации. Но в то время об этом никто не думал. По иронии судьбы, в тот самый день, когда самолет приземлился в Иране, в Москве был подписан приказ о присвоении майору Дудину очередного воинского звания. Сразу же после этого случая из Москвы прилетела специальная комиссия для проверки нашего узла. Недостатки искали долго и упорно, но крамолы не нашли. Все инструктажи проводились, росписи были поставлены и т.д. Да и в самой ситуации были виновны не подчиненные Статкевича. Они-то точно выполнили инструкции. Поэтому было сказано, что в целом все нормально, и начальнику узла всего лишь было объявлено служебное несоответствие, на всякий случай. Виктор Андреевич помнит, как при первой встрече генерал армии Салманов сказал: - Если Вы думаете, что мы здесь нужны, что нас ждут, что мы выполняем интернациональный долг, то это не совсем так. Очень многие афганцы нас здесь не приемлют. Здесь вообще то не очень жалуют чужаков. Да и далеко не все наши действия здесь оправданы. Сам Салманов был смелым, решительным человеком. Он неоднократно вылетал на встречи с главарями различных группировок, хотел, чтобы отношения между Советской армией с одной стороны и афганской армией и народом с другой, действительно складывались лучше. Отношения с руководством Афганистана, в основном с теми из них, кто учился в СССР, были действительно неплохими. Они нас понимали, уважали, и мы отвечали тем же. Меня несколько раз приглашали в афганские части, где просили выступить с беседами, рассказами о нашей стране. Я рассказывал о том, как давно между нашими странами установились дружеские отношения, о том, как живут у нас люди и как могли бы жить они сами. Мы всячески старались расположить афганцев к себе, показывали, что желаем им лишь только добра. Хорошие взаимоотношения сложились со многими афганскими коллегами. Даже когда у одного из них родился ребенок, мы с женой привезли ему из отпуска приданое - пеленки, тапочки и многое другое. Многие из нас старались помогать им, чем могли. Мы в своей столовой не раз принимали ребятишек-сирот из местного детского дома и даже беспризорников. Тем, кто помогал строить нам столовую и подстанцию, я старался помочь. К каждому празднику из своего продпайка старался дать кому-то лишний килограмм муки или банку сгущенки для детей. Старые списанные бушлаты уволенных солдат тоже являлись хорошим подарком для них. Они это ценили и проявляли, в свою очередь, понимание и радушие, были очень благодарны и откликались на добро. Многие понимали, что если мы уйдем, то им будет очень тяжело. Что в последствии и произошло. Ведь цивилизованная часть афганцев, которая успела приобщиться к нашей культуре, например, имела по одной жене, а не по 3-4 как другие. Женщины и одевались по-современному, без паранджи, хотя отношения в семье строились по мусульманским обычаям. Я узнал их ближе тогда, когда особенно часто пришлось с ними общаться после начала стройки. Бывал во многих афганских частях и учреждениях. Дошел даже до министра энергетики. Хотя мне не раз говорили о том, что я сильно рискую, когда нахожусь среди них. Спустя восемнадцать лет, я вспоминаю беседы с простыми афганцами. Я старался понять их, и невольно приходило на ум сравнение с ситуацией в России в годы гражданской войны, когда братья были по разные стороны фронта. Так было и у них. И невозможно было порой объяснить, зачем им нужно наше присутствие. Но то, что делали для них наши простые люди - строили дома, искали полезные ископаемые и воду, оказывали медицинскую помощь, снабжали продовольствием, организовывали школы для бесплатного обучения грамоте - действовало лучше любых слов и агитации. Именно поэтому душманы уничтожали рис и муку, предназначенные для бедняков, разрушали школы и казнили учителей, всячески препятствовали проникновению всего того доброго, что мы несли в Афганистан. Устраивали провокации, обстреливая наших солдат из домов, в которых находились лишь старики, дети и женщины, вызывая ответный огонь на их головы. Потом все это фотографировали - убитых, разрушенные дома и говорили о зверствах шурави. Теперь, по прошествии многих лет, глядя на знакомые афганские пейзажи на экране телевизора, я думаю, что не совсем правильно действовали наши идеологические работники, не принимая в то время в учет местный менталитет. Они переубеждали афганцев в том, что для них было свято. Говорили, что религия - опиум для народа. Чтобы не слушали муллу. Что он враг. И это в средневековой мусульманской стране. Призывали забирать конфискованную землю богатых землевладельцев, водохранилища. Но очень многие афганцы сами отказывались брать эту землю и воду. Очень многие из них не понимали и не принимали целей нашей миссии. По их календарю шел 1365-66 год. Он и на самом деле соответствовал средневековью. Люди в горах и пустынях вдали от крупных городов жили родовым строем. Мулла - единственно грамотный человек - и судья, и лекарь, и представитель Аллаха на земле, и единственный грамотный человек. Ему верили свято, а тут приходят шурави и говорят, что все, что он говорит - вранье. Их это сразу отвращало от нас. Душманы же запрещали принимать нашу помощь. За нее нещадно карали, даже казнили людей, посмевших ее принять. Говоря же об интернационализме, сами далеко не всегда понимали, что мы там делаем, и что несем афганцам. По-моему были и перегибы, и вмешивались мы не в свои дела. Что мы делали в Афганистане? Мы, безусловно, выполняли там свой воинский долг - выполняли приказы своего политического руководства и своего командования. А уж как мы это делали - судить истории. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
