|
04:00
"Кандагар: как все начиналось... Взгляд лейтенанта"
|
|
Лукинов Владимир Анатольевич
янв 80-авг 81 зкрпч 2 мср авг 81-июн 82 зкрпч 1 мсб "Кандагар: как все начиналось... Взгляд лейтенанта" 
ГЛАВА 12 Первый отпуск Первый отпуск. Долгожданный, выстраданный, и от этого почти нереальный. Я – живой, в Союзе, на ташкентском военном аэродроме Тузель, прохожу таможню. Таможня только-только организована, посему, свои куцые чемоданчики раскладываем прямо на бетоне. Таможенник, походя, мельком, просматривает наше барахло и, зевая, дает «добро». А чего там искать-то? Везти ребятам пока нечего. Чеками Внешпосылторга платить стали всего месяца три, поэтому все их банально пропили. В нашем бригадном магазинчике кроме икры да «Боржоми» особо не разбежишься. Отовариваться считалось лучше в Москве, в «Березке», если есть, конечно, на что. Поэтому, подарками везу только большой полиэтиленовый пакет развесного индийского чая из кандагарского дукана, да фирменную упаковку черной осетровой икры в стеклянных баночках. Гостинец-то простой, но дефицит – бешеный. Хотя, вру, не только это. Но и о, ужас, - контрабанду, ужасную крамолу, лежащую в небрежно, для вида, надорванном пакетике с галетами. Эта крамола – безобидный с виду брелок, в виде книжечки на цепочке с затейливой арабской надписью на корпусе. Цена ему – грош в базарный день, продают их афганские пацаны на каждом углу. Спрашивается, а где крамола-то? Может, в брелке – тонна афганского героина, о котором, правда, тогда и слыхом не слыхивали? Нет, ребята, крамола, по взглядам таможни, в самой надписи! Надпись – вот угроза коренным устоям СССР! Там ведь что-то из Корана! Что именно написано, таможня не знает, но и дураку понятно, что надпись – идеологически вредная, подрывная, пропагандирующая религию, которая, как сказал классик – «опиум для народа». Отсюда, как ни крути, я – наркокурьер, хоть и в идеологическом смысле. Поэтому таможней брелки решительно изымались, чтобы затем, непостижимым образом, оказаться на ключах ташкентских таксистов. Таможня пройдена и до меня, наконец, доходит, что я – в ОТПУСКЕ!!! Впереди – золотые деньки! Все блага цивилизации: душ, телевизор, кафе и рестораны! И, главное, - неземные деликатесы: жареная картошечка, селедочка, грибочки и томатный сок! Я – «шальной». И, наверное, это заметно: окружающие странно как-то на меня поглядывают. Одурев от свободы и таких перспектив, я ощущаю себя сорвавшейся с цепи дворнягой, которая, наконец-то получила возможность все обнюать и пометить. В Ташкенте меня сразу же окружают разные темные личности. Ходят, канючат: « Что привез? Продай то, продай се». Словно я коробейник какой-то, купец Афанасий, из Индии. Смотрю с презрением. Мы – из разных миров. Что вы знаете о жизни, о ее истинной ценности? Гоняетесь за миражами! Какое там барахло, когда ты не знаешь ,будешь ли ты жить завтра? Чего стоит все золото мира, если вдруг кончаются патроны, а каждый из них – твой маленький улетающий шанс на жизнь? Настоящие, главные ценности – что ты жив и здоров, да надежные друзья, когда фляжка воды пополам и патроны поровну. А все остальное – муть наносная! Правильно говорят: кому – война, а кому – мать родна. Прилетаю в Москву. Стоит август 1980 года, только что отзвенели летние Олимпийские игры и олимпийский мишка на шариках, прощально и с сожалением, взмыл в темное московское небо. В магазинах поразило обилие заморских продовольственных товаров: финской колбасной нарезки, всевозможных коробочек с соками, пиво в алюминиевых банках – диковинка! Банки такие красивые, что можно и пива не пить! А цены вообще смешные! Очередей нет вообще, Москва непривычно тихая и полупустая от высланных, по разным поводам, за сотый километр многих ее граждан.  Понабрав всякой этой снеди, еду на электричке домой, в Калинин (ныне Тверь). Знакомый матерок ностальгически греет душу: Родина, братцы! На радостях решаю глотнуть пивка. Достаю банку, вижу кольцо… Тут замечаю какой-то предупредительный взгляд соседа напротив, но рву кольцо как у гранаты в Афгане! Хохочем вместе, когда у меня по лицу струйками стекает вкуснейшее финское пиво, что после Афгана - просто бальзам! Да-а, это вам, ребята, не гранаты, заморское пиво пить уметь надо! И вот уже иду по родному городу. Красота! С неба нудно сыпет мелкая морось. Прохожие, ускоряя шаг, прячут головы в плечи, раскрывают зонты. Лишь я радостно подставляю ей лицо: наконец-то блаженный передых от вечного афганского солнца! Вдруг, резким выстрелом бьет по ушам хлопок проезжавшей машины! Миг – и я за бетонным столбом под хохот проходящих пацанов! Эх, салаги! Если бы в Афгане вы так же, как здесь, «варежку» разевали, давно бы в покойниках ходили! По традиции захожу к родителям Олега в Мигалово, передать привет. Те ставят на стол свое «фирменное» - тарелку пельменей (мою афганскую мечту), наливают холодной водочки в хрусталь. Бодро отчитываюсь о нашем с Олегом неплохом житье-бытье. Мне не верят. Дома меня ожидал конфуз. Гражданская одежда висела на мне мешком. Я здорово постройнел. Надо было ехать в Москву одеваться. Я знал от ребят, что в Москве есть сеть магазинов «Березка», торгующих на чеки «Внешпосылторга» любым импортным товаром. А тут, к тому же, зарядили дожди и мне пришлось одолжить плащ у товарища. Комплекции у нас не совпадали, поэтому я выглядел экзотично. В Москве «Березку» искать долго не пришлось. Уже, за несколько кварталов до заветного адреса, стали попадаться предупредительные молодые люди с вопросом: «Не продадите ли чеки? Дам по хорошему курсу». А один, профессорского вида, гражданин поступил еще проще. Он просто прогуливался взад-вперед недалеко от входа и заунывно, почти как мулла в Афганистане, пропевал: «Куплю чеки, куплю чеки…» И вот, я – у дверей. Даже не надо было говорить: «Сим-сим». Стеклянные двери, пещеры Али-Бабы распахнулись, и я зашел в вожделенную для большинства москвичей «Березку». Магазин бурлил от наплыва желающих прикоснуться к западному изобилию. Причем «желающих», всякого рода зевак, было на порядок больше, чем «способных» это сделать. А почти все «способные», на удивление, были лицами так называемой «кавказской национальности»: упитанные солидные чернявые мужчины и не менее холеные женщины. Прицениваясь, они доставали такие пачуги денег, что мне бы пришлось лет сто коптиться в Афгане, чтобы заработать хоть кроху! Где такие мужики в Афгане скрываются, ума не приложу? Наверное, «штирлицами» работают в Кабуле. Воображение тут же услужливо рисует целую толпу толстых штирлицов, идущих по коридору аминовского дворца. Я же, сухой как жердь, с бронзовым от загара лицом, выгоревшими до белизны волосами и в мешковатом, с чужого плеча плаще, выглядел заправским механизатором, который, успешно закончив уборочную, приехал в Москву затариться. Но, по ошибке, не туда попал. Прямо персонаж из песни Высоцкого! Продавщица, даже не взглянув на меня, презрительно кривя уголками губ, сказала: «Между прочим, здесь торгуют на валюту!» Немного растерявшись, достаю пачку чеков: «А это пойдет?» Мгновенному превращению холодной львицы в обаятельную кошечку позавидовала бы любая выпускница театрального училища. Меня подводили к разным стеллажам, предлагали фасоны, предупредительно пропускали вперед к бесконечным рядам финских кожаных пиджаков, голландских костюмов, плащей, рубах и ботинок. Глаза разбегались, я был в каком-то сказочном мире, где все, абсолютно все, есть! В примерочной я сбросил все свое старое барахло в пакет и оделся полностью во все фирменное. «Механизатор» испарился. Из примерочной вышел Клин Иствуд – красавец ковбой, гроза бандитов и покоритель женских сердец. Девушка, проникновенно глядя мне в глаза, попросила: «Молодой человек, пожалуйста, продайте немного чеков!» Вот он, - реванш! На мгновение мне стало жаль девчонок. Какое это мучение - изо дня в день находиться среди прекрасных вещей, вдыхать изумительные запахи отлично выделанной кожи, ароматы французской парфюмерии, трогать руками прекрасные платья и ничего, НИЧЕГО не иметь возможности купить! И продолжать обреченно носить серое, невзрачное, убогое или всеми правдами и неправдами перекупленное фарцовочное тряпье! Не иначе как дьявол придумал для этих девчонок такое искушение! Извинившись, я вышел из магазина такой походкой, словно за дверьми меня ждет не набитое москвичами метро, а шикарный лимузин с водителем-негром. Да… вот что, оказывается, одежда с человеком-то делает! Но долго форсить мне не пришлось. Через пару недель отпуска я заболел желтухой. Наверное, тоже из Афгана привез, контрабандой. Провалялся месяц, да еще месяц отпуска по болезни – весь мой двухмесячный отпуск и вышел. Положено было получить недогулянные дни, но комендант гарнизона отказал, сказав: поезжай в часть, пусть там тебе его и продлевают. И я махнул рукой! Ну, заявлюсь я к своим, где офицеров по пальцам перечесть: « Здравствуйте и до свидания! Я опять – в отпуск!» А потом всю жизнь гадом и захребетником себя считать буду! В госпитале лето как-то незаметно сменилось поздней осенью. На улицах Калинина уже кое-где лежал снежок, а Волга подернулась ледком. Пришлось вновь смотаться в Москву, туда, где «разбиваются женские сердца», в заветную «Березку». На короткое время я вновь оказался в числе особ, «приближенных к императору». Чувство собственной исключительности пьянило и кружило голову, а всем канючившим по углам чеки, хотелось сказать: «Ребята, вы ошиблись адресом: военкомат – в другой стороне!» Домой я вернулся уже в английском полушубке из меха «северного волка», правда, искусственного: на настоящий не хватило «золотого запасу». Вид у меня в нем был брутально-романтический: охотника-первопроходца или героя-полярника первых арктических экспедиций. Печенка побаливала, и я с тоской думал о предстоящих в Афгане «харчах» - сухпае с бараниной и свининой. Выбор невелик: либо голодай, либо мучайся. И тут меня осенило: надо просто не есть жир, выбрасывать! А значит, надо купить себе примус, чтобы варить диетический супчик! В магазине спорттоваров я – «мистер Х». В английском полушубке, с нездешним загаром, я , как магнитом, притягиваю восхищенные взгляды девчат за прилавком. Последний вопрос, полностью удовлетворивший мое мужское тщеславие и окончательно сразивший женскую половину: « А этот примус будет работать на высоте 2000 метров?» Примус «Турист» оказался портативной коробочкой из нержавейки, раскладывающейся как книжка. По размерам - свободно залезал в полевую сумку. Примус в Афгане показал себя отлично! С ним я чувствовал себя не голодным бродягой, а вполне цивилизованным туристом. Все на нем готовилось почти мгновенно, без надоедливого бензинового привкуса. Вываливаешь в закипевшую воду банку сухпая, вычерпываешь всплывший жир и диетический супчик готов! Красота! Примус позволял готовить в любых условиях, хоть на броне! Но главное его достоинство, - он не демаскировал. Можно было кашеварить даже ночью, не опасаясь получить от духов «подарочек» к ужину. Не упускаю возможность напоследок пофорсить крутым «прикидом»: когда еще представится случай, да и представится ли вообще?  На горе – с «Туристом». Дегустирую диетический супчик. Внизу, за спиной – Кандагар. На прощанье сидим с друзьями в ресторане. Я – франт. На меня обращают внимание. Официант, спрашивая заказ, обращается только ко мне. Это льстит, но голову уже не кружит: ценности изменились. Кругом неиссякаемый праздник жизни: веселье, смех, пьяные девицы и парни. А меня по-тихоньку наполняет какая-то непонятная злоба. Смеются… радуются… А ничего, НИЧЕГО не знают! Там, в Афгане, такие парни гибнут, а эти жизнь прожигают впустую! Умом-то я понимаю: в стране, о войне, - полный вакуум. В газетах и по телевизору – только о прошедшей Олимпиаде, да победные сводки со строек пятилетки. Конечно, народу известно, что ограниченный контингент советских войск в ДРА выполняет очередной интернациональный долг. Недаром США бойкотировали Московскую олимпиаду и провели свою. Но то, что в Афгане началась серьезная заваруха, не знает никто. О приходящих на военный аэродром в Калинине цинковых гробах, говорят только шепотом. Ребят хоронят тихо, не указывая на могилах ничего, кроме даты рождения и смерти. Вроде бы жил-жил парнишка, а потом, во цвете лет, взял да и помер. Безутешные родители оставались один на один со своим горем. Многие не хотели верить в гибель сына и требовали вскрытия гроба. Иногда, со скандалом, им это удавалось! И бывали случаи, когда в гробу оказывался совсем другой человек! Перепутали где-то в горячке. Медальонов же у бойцов не было. Это добивало родителей до конца. Зная, что я тоже в Афгане, вездесущие кумушки считали своим святым долгом сообщать моей матери о каждом «грузе 200». И мать скоро оперировали: прободная язва. Но об этом я узнал уже после Афганистана. Отпуск пролетел как-то бесцветно, одним серым госпитальным мазком. И вот уже я, словно и не улетал, валяюсь на коечке пересыльного пункта в знакомой Тузели. По ТВ Брежнев объявляет о «нормализации» обстановки в ДРА. Я верю и не верю. А вскоре, под крылом «попутки» на Кандагар, уже замаячили привычные горы, показался серый квадратик бригады и взлетная полоса аэродрома с серебристыми «МИГами». Под ногами – все та же исчерченная черными полосами аэродромная бетонка, а ноздри вновь наполняет сладостный, ни с чем не сравнимый воздух. Полное ощущение «де жа вю»! Я это уже проходил. Теперь – вторая попытка. Со мной - фотоаппарат с кучей пленок, да купленные по великому блату таблетки ЛИВ-52 для печени. А «братцу» Олегу – подарки от родителей. Родной батальон словно вымер. Оказывается, наши давно уже воюют где-то под Лашкаргой и, главное, туда вот-вот летит вертушка с продовольствием! Такая оказия! Еле-еле успеваю схватить автомат, одежду и с отпускным чемоданчиком прыгаю в вертолет. Вот тебе и «нормализовалось!» Радости моих офицеров не было границ. Я чувствовал себя настоящим Дедом Морозом у детей на елке. А водочка и мамины соленые огурчики произвели просто фурор! Еще бы: двое суток мужики кормились только глушенной рыбой да афганской морковкой на полях! Первое время мне было как-то не по себе. Только вот утром завтракал у себя в Калинине, где тишь да гладь, а уже сейчас ужинаю под Лашкаргой, где на окраине, чадит, догорая, афганский танк! Странно, но я все еще дома! В этом материальном перемещении через часовые пояса и расстояния, тело уже как бы здесь, а вот душа, где-то заплутала. В отпуске я распустился: оброс жирком, стал мягок, изнежен, ленив, как домашний кот. Если не обрету прежнюю энергию, ловкость и наглость, местные «коты» задерут! Но для психологической перестройки нужно время. До сих пор удивляюсь, как меня тогда не подстрелили? Повезло, наверное. Судьба… Только где-то через неделю навыки окончательно восстановились и я опять стал боевым, обстрелянным офицером. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
