|
05:13
Хара
|
| ХАРА. Афганистан. История вторжения Игорь Котов ДО ХАРЫ. Алма-Ата. Осень. Октябрь. 1979 год. Каждый вечер имел свою перспективу. Но только не этот. Лишь двое суток назад я приехал в Алма-Ату для продолжения службы в 186 мотострелковом полку или в\ч 77800 и сейчас, возвращаясь в себе в общагу, заблудился на подходе к ней. Темные, неприветливые улицы, по которым я шел под завывание ветра, пронизывающего насквозь, вызывали отвращение к этому городу, где мне предстояло служить. Попытка найти хотя бы одну столовую, где можно было поесть после 20.00, привела в потере ориентации в пространстве, и как итог – блужданию по незнакомым улицам. Низкие тучи, словно демоны, кружились над городом изрыгая струи мокрого снега с дождем. Под сапогами булькала грязь, расползаясь под каблуками, навевая тоску. Желудок сжимался до размера обручального кольца, периодически напоминая о себе неприятными болями. Тогда мне хотелось тепла и уюта. И еды. - Не надо было тебе выходить, - нудило мое второе я, существо настолько гнусное, что иногда мне хотелось его придушить. И если впечатление от этого вечера и могли скрасить приключения на задницу, то ждать себя они не заставили. Троих парней я заметил в сумраке лишь тогда, когда чуть не поцарапал своим бортом их корму. К девяти часам вечера в Алма-Ате становилось настолько темно, что черный квадрат Малевича сливался с окружающей средой. - Эй, - это тебя, беги, пока не поздно, опять загундосил мой вечный оппонент, но я остановился. Назло обстоятельствам, назло ситуации и заодно и назло своему второму я. - Вы меня? - Дай прикурить, парень…, - не самый высокий из тех троих, что стояли на моем пути, подошел ко мне, дыхнув перегаром в лицо. Из них он был самый старший. Лет около тридцати, но их казахов не поймешь, сколько им лет, у всех один возраст. Другой, что повыше, был настолько пьян, что стоял, держась за мокрый от дождя деревянный забор, опустив голову к земле. По ощущениям, недавно отблевался. Еще одного парня, самого молодого, не достигшего и восемнадцати лет, увидел слева от себя, как мне тогда показалось, немного напряженного, возможно от истощавшего его организма флюидов страха – предвестников драки. - Не курю. - А деньги есть? – продолжил собеседник и неожиданно нанес, хотя я успел заметить его боковым зрением, удар в левую скулу, так, что мне не удалось отклонить голову, чтобы смягчить его. Но видно или он был слишком пьян, или мне все же удалось среагировать, но, скользнув по челюсти, костяшки пальцев обожгли кожу, он не попал туда, куда метил. Подчиняясь рефлексу, я выбросил от бедра вперед руку, мгновенно встретившую подбородок нападавшего, сильно раскрутив бедра, так как и учил Нгуен, чувствуя, как мои костяшки уткнулись в твердую преграду. Практически сразу же раздавшийся хруст костей остановил остальных от необдуманных поступков. Сцена, как у Гоголя, и тишина…. - Как пройти до АВОКУ? – пока кровь не наполнилась адреналином и не сорвала голос, спросил я. Словно ничего не случилось. - Прямо, километра два…, - тихо ответил молодой парень, голосом близким к панике впечатленный ответом, и практически потерявшим ко мне интерес. - Спасибо, - ответил, чувствуя как сердце, готовое вырваться из груди, начинает перекачивать тонны крови в таком бешенном ритме, что дойти до части за десять минут представляется мне плевым делом. Я сделал несколько шагов спиной вперед, не позволяя им броситься на спину. И лишь убедившись в отсутствии агрессивных планов, развернулся спиной к ним. Еще не замерзшие лужи отражали мои подошвы и меня, когда я смотрел под ноги. Сейчас мне кажется, что именно в тот момент дьявол стал точить на меня рога. Боевая тревога. 23 декабря. Мелкая поземка колючего снега стелилась над землей, обнажая черное тело асфальта, швыряя в лицо колючую шрапнель. Идешь до казарм всего пять минут, а такое ощущение, что час. Хотя она расположена от офицерского общежития на расстоянии не более чем в паре сотен метров, преодолеть их, особенно при встречном ветре было делом непростым. Не знаю как другим, но для меня это была первая настоящая зима со снегом, который можно слепить в снежки. Зима в столице Казахстана, славшегося своими яблоками, мало походила на зиму в Тбилиси, с его вечной промозглой осенью, когда ветра мешались с дождем или мокрым снегом, где я вырос. Хотя оба города чем-то напоминали друг друга. И тот и этот были окружены горами. Поучив назначение в САВО (Средне-Азиатский Военный Округ) после окончание военного училища, передо мной открылась дорога, по которой я мечтал идти по крайней мене лет двадцать пять, служа своему Отечеству верой и правдой, или насколько хватит сил. Я был полон надежд и желаний. Пока не произошло событие, перевернувшее не только мой, но и весь остальной мир, с ног на голову. Впоследствии, мировые проблемы здорово мне в жизни вредили как в части физического, так и духовного развития, и чуть не вогнали в «звериное» состояние настолько глубоко, что граница сия тогда казалась мне тоньше человеческого волоса. Лишь преодолев пятидесятилетний рубеж, могу сказать – устоял. Алма-Ата в переводе на русский – «отец яблок», лежал сразу за воротами воинской части 77800, в простонародье «семь на восемь», наблюдая из-за забора за странными делами, происходящими на территории «паркетного полка» номер 186. В Советской армии существовало два типа полков, обыкновенный и «паркетный». Визуально между собой практически не отличаясь, они, тем не менее, внутри себя были столь не похожи, что, попадая из одного типа подразделения в другой, следовало проходить как минимум месячную адаптацию. Событиями, когда медленное течение армейской жизни в вышеназванной части нежданно прервалось тревожным криком дежурного, от которого перехватило дыхание и заставило пульс стучать чаще обычного, переходя в некое состояние, известное психологам как ажитация, хотя разумная часть населения назвала бы его волнением, был полон мой «паркетный» полк. Бегущие по части солдаты вперемешку с младшими офицерами, с мелькавшими между ними майорами и подполковниками, что само по себе удивительно для Советской армии времен СССР, несли в себе некий импульс неизвестного, страшного, от которого срывается голос, рождая в мозгу картинки ужасней предыдущей. От рваной работы мозга, выбрасывающей в кровь огромное количество адреналина, закупоривающего вены, слабели мышцы и тупая боль, достигшая гортани, вызывала спазм. Впервые это слово произнес посыльный, рядовой Мамедов (был тяжело ранен в Афганитстане), по долгу службы оказавшийся в расположении офицерского общежития, известное как «ночлежка» по приказу командира второй роты старшего лейтенанта Какимбаева. Разбудив офицеров своей роты, когда стрелки часов едва не достигли цифры двенадцать, спавших после бурно проведенной ночи (как-никак воскресенье). А спали офицеры всегда столько, сколько позволяло время. - Война, - и мгновенно утихли разговоры практический во всех соседних комнатах, отгороженных друг от друга тонкими переборками стен из фанеры. Отчего-то сразу стало неуютно. Те, кто не расслышал его, переспросили у мгновенно притихших товарищей, заинтересовавшись их неожиданно побелевшими лицами. - Война. Воспитанные на фильмах «Офицеры» и «В бой идут одни старики», многие словно оказались в оковах оцепенения, другие наоборот - чувствовали, как их тела наполняются некой силой, проникающей в кровь и расползавшейся по нервам метастазой, заразившей целую страну не вылечившуюся до сих пор. Метастазой кровавых побоищ, ружейного огня и расстрелов. Героизма и трусости, настолько сильно переплетавшейся между собой, что не понять где что. Желание прочувствовать то, с чем жили их отцы и деды читались на каждом лице неожиданно побледневшими разводами у скул. Взглядами, отдаленно напоминавшими глаза солдат с картин баталистов. Пустыми и холодными. Движениями, немного сумбурными и не всегда координированными. - Война. И нет более сильного, по своему накалу слова, способного изменить образ мыслей и желаний вчерашних школьников, превратив их в солдат не по внешней форме, а по внутреннему состоянию, полному огня, испепеливший мелкие неурядицы в службе и личной жизни. Застав смотреть на мир иными глазами. Глазами Ангелов. - С кем? – прапорщик Акимов, недавно вернувшийся с целины, и еще не отошедший от партизанского образа мыслей, тут же сам себе и ответил, - со вторым батальоном. В частности с прапорщиком Отказовым, который спер у меня в командировке две бутылки водки. И этого я ему не прощу. Невысокого роста, он обладал незаурядной прыгучестью, будучи капитаном сборной части по волейболу. А также независимым мышлением и острым языком, способным просверлить любую дырку в любой преграде между людьми. Чтобы иметь о нем более точное представление, было достаточно находиться с ним рядом часа два, слушая его незамысловатый треп. По социальному статусу, или иерархии, в первом батальоне во главе с недавно прибывшим в часть капитаном Переваловым (дико растущим, как выразился бы командир минометной батареи капитан Князев), он занимал один из важнейших элементов сего механизма, без которого не могла функционировать ни одно боевое подразделение – был санитаром, медбратом, медиком. В общем, человеком, который будет вытаскивать с поля боя раненых и убитых, рискуя своей жизнью ради жизни незнакомых, в общем-то, ему людей, спаянных с ними лишь верой в безупречность поступков своего командования, немного дружбой, замешанной на взаимных интересах и периодических пьянках, спаивающих (от слова паять) коллектив. - Игорь, ты каратист? – на мой кивок он практически мгновенно ответил – собирай своих, и пойдем ****ить врагов. Своих - это значит лейтенанта Игоря Свинухова - замполита. И всё. Остальных он вполне заслуженно, а кое-кого и не заслуженно называл ёмким русским словом, кратко характеризующим сущность человека, в медицине потребляемым для обозначения резинового изделия, предотвращающее беременность. Как попал в число «своих» замполит Свинухов, потомственный политработник, с которыми у прапорщика шла нудная и, как правило, с переменным успехом тайная война, иногда холодная, иногда горячая, мне пока было не ясно. Собираться долго не пришлось. У каждого был тревожный чемоданчик, готовый именно к таким случаям в жизни. А полевая форма одежды давно превратилась в часть кожи. И спустя десять минут как покинули теплое офицерское общежитие, мы разошлись каждый в свою сторону уже в расположении казармы первого батальона, где, в общем-то, и служили, не интересуясь так с кем же все-таки война? Весь алма-атинский полк состоял из одноэтажных казарм, построенных лет пятьдесят (или сто) назад. Расположенный рядом с мотострелковым училищем, но это как посмотреть, (для некоторых, именно АВОКУ стояло рядом со 186 полком) он представлял собой ударную силу всего САВО. По первичным половым признакам - особое подразделение, службу в котором проходили, как правило, детишки полковников и генералов, для которых он был трамплином к вышестоящей должности, таких, имеющих «волосатую лапу», называли кратко - «инвалидами». ПРОДОЛЖЕНИЕ |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
