|
04:07
"Звёзды над Кишимом"
|
|
Асанов Шамиль Амзаевич "Звёзды над Кишимом"  Кишим Аннотация: Основные события повести "Звёзды над Кишимом" затрагивают период с 1986 го по 1988 годы. Действие происходит на территории Афганистана и описывает жизнь одного из подразделений, а именно 3 го МСБ (мотострелкового батальона), 860 го ОМСП (отдельного мотострелкового полка), так, как она виделась глазами рядового солдата. От Автора Идея написания этой книги возникла у меня давно, но, похоже, нужно было созреть. Я старался насколько можно честно описать всё происходившее со мной и людьми, с которыми меня свела жизнь. Однако я излагаю всего лишь свой, субъективный взгляд на вещи, и, разумеется, не стоит относиться к этому, как к истине в последней инстанции. Имена и фамилии некоторых персонажей были изменены по соображениям этики и профессиональной безопасности.  Кишлак Кишим на границе Бадахшана и Тахара Вернувшимся, и ушедшим в вечность. Дождавшимся, и тем, кто всё ещё ждёт. Посвящается... Звёзды над Кишимом. Часть первая. Глава 1. Отправка. Поезд 'Ташкент-Термез', скрипя и постанывая, замедлял ход. Справа, за окнами плацкартного вагона до самого горизонта простирался пустынный пейзаж - невысокие песчаные барханчики, редкие клочки выгоревшей травы и колючий кустарник. Местами из серого песка торчали причудливо изогнутые деревца саксаула. Стук колес становился все реже и, наконец, прекратился вовсе. Наступившую тишину нарушили команды сержантов: '182я ВШП¹! Все с вещами, выходи строиться!' Солдаты в парадной форме общевойскового образца с вещмешками выходили из вагонов на безлюдный перрон. Джаркурган - 'дыра' на южной окраине Советского союза. Небольшой населенный пункт, прижатый песками Кара-Кумов² к самой границе. Там на юге, за рекой Аму, распростер свои негостеприимные объятия Афганистан. Информационные службы того времени старались не предавать широкой огласке то, что в этой стране идёт война и гибнут наши солдаты. Но шила в мешке не утаишь, ведь война шла уже семь лет и, несмотря на политику замалчивания, женщины, чьи сыновья достигали призывного возраста, заметно нервничали при упоминании об этой стране. Утро 31 октября 1986 года. Построение, перекличка здесь же на перроне, и солдаты в количестве около полутораста человек, поднимая клубы пыли, строем отправились по дороге, идущей вдоль железнодорожного полотна. Пройдя не более полукилометра, колонна вошла на территорию небольшой воинской части - пересыльного пункта. Пыль здесь была повсюду. Редкие деревья, трава и большие армейские палатки были одинакового от осевшей на них пыли серо-зелёного цвета. Несмотря на то, что осень перевалила за половину и было всего около восьми утра, стояла жара. На небольшой площадке - плацу солдаты построились, ожидая распределения. Здесь должно было выясниться, кто и где будет проходить дальнейшую службу. Все знали, что отличие очень условно, ибо с этой пересылки дорога была одна - за речку. Офицер в полевой форме вызывал солдат, направляемых в разные точки Афганистана. Зачитав фамилию кандидата, он сопровождал его взглядом, пока тот не занимал место в своей группе. Общий строй неумолимо редел. Когда начали зачитывать список отправляемых в какой-то Файзабад, в числе прочих я услышал и своё имя. - Тагиров Аким! - произнёс офицер, бросив взгляд в сторону оставшихся в строю солдат. Отозвавшись, я покинул строй и присоединился к своей группе. После того, как команды были определены, ко мне подошел сопровождавший нас прапорщик Комлев. Он был _____________________________________________________________________________ ¹ВШП - Военная школа поваров. ²Кара-Кумы - В переводе чёрные пески. командиром первого взвода, первой роты 182-ой ВШП, находившейся в городе Чирчик Ташкентской области, в которой я прослужил первые полгода. -Тебя-то куда определили? - спросил он почти по-отечески, с искренним сопереживанием в голосе. Я не ожидал такого участия от прапорщика, ведь в учебке служил даже не в его взводе. - В Файзабад, - ответил я. - Файзабад, - задумчиво повторил он. - Я был там. Хорошее место. Будешь там Джоников ловить. Что он имел ввиду? Кто такие эти Джоники, я тогда не понял. Но вопросов задавать не стал. Затем наша 'файзабадская' команда и ещё несколько других команд были сопровождены на аэродром, прилегавший к этой пересылке. Мы едва успели попрощаться со своими друзьями, всё-таки полгода в учебке. Гарик Апроянц, как и я из Ташкента, Санёк Бичурин из Ижевска, Алик Файзуллин из Магадана и многие другие ребята оставались на этой пересылке на неопределённое время. -Тебя куда? - спросил я своего земляка и друга Ахметшина Фаиля. - В Мазари-Шариф, - ответил он, но это название не говорило мне ровным счётом ничего - Удачи... Береги себя. - И ты тоже... Договорились узнать новые адреса через письма домой друг другу. Обнялись, пожали руки, пожелали удачи. И как говорится: 'Дан приказ ему на запад¹...' Мы сидели у края лётного поля на газоне в ожидании самолёта, который доставит нас в Афганистан. Трава каким-то чудом почти не выгорела и была на удивление зелёная. Какие мысли были у каждого? О чём думают люди в такие минуты? Впереди была полная неизвестность. Мне вспомнились события вчерашнего дня. Из Чирчика всем осенним выпуском ВШП мы электричкой приехали на Северный вокзал Ташкента - города, в котором я родился и жил. Было довольно тёплое осеннее утро. На вокзале бойкие фотографы старались не упустить возможности заработать. Мы с друзьями сфотографировались. На память. У нас было немного времени до отправки, и я позвонил домой. Так как дома телефона ещё не было, звонить пришлось соседке, а уж она позвала маму. Узнав, что я нахожусь на вокзале, мама и сестра Гульнара приехали повидаться со мной. К некоторым ташкентским ребятам тоже приехали родные. Мы говорили о том, о сём. Мама никак не решалась задать самый важный для неё в тот момент вопрос. Ташкент в то время служил одним из перевалочных пунктов между Советским Союзом и Афганистаном. Нередко по городу проходили колонны военной техники, направляемые 'туда'. Почти всех, кто проходил подготовку в учебных частях Туркестанского Военного Округа, посылали в Афган. Ташкентские госпитали были переполнены больными и ранеными. Я поспешил сказать, что точно ещё неизвестно, куда нас направят. Мол, ТуркВО² большой. Но мама глядела мне прямо в глаза, стараясь скрыть ту беспомощную боль, которая была у ____________________________________________________________________________ ¹Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону. Уходили комсомольцы на гражданскую войну. - Строки из песни времён гражданской войны 1918-20 гг. ²ТуркВО - Туркестанский военный округ неё на сердце. Ей всё было ясно. Мы были не в силах что-либо изменить. В эти минуты она напомнила мне ребёнка, у которого взрослые отнимают что-то очень важное и ценное для него, объясняя это безапелляционным: 'Так надо!'. Забирают надолго, быть может навсегда. И ей приходится безропотно принять это. Она, будучи не в состоянии произнести ничего внятного, только молча смотрела на меня и гладила своей маленькой, тёплой ладонью рукав моего парадного кителя. 'Мама... Милая моя мама, - думал я. - Скоро ли свидимся вновь?' Сестра тоже старалась не выдавать своих переживаний. Мы с ней всегда хорошо понимали друг друга, выросли вместе, почти двадцать лет бок о бок, и сейчас отвлечённо беседовали о всякой ерунде, шутили. Тем не менее, неотвратимость происходящего тяжелым грузом давила на всех. Дали команду строиться. Я поцеловал сестру. Крепко обнял и поцеловал маму. - Ты береги себя, сынок, - сделав над собой усилие, наконец, сказала она, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. У меня ком подкатил к горлу. Я ещё крепче обнял её, будто бы пытаясь сохранить это ощущение в своей памяти на всё время разлуки. Немногим более полугода прошло со смерти отца, и мама ещё не оправилась от этой потери. - Мне пора... Не волнуйся, мама. Всё будет хорошо... - тихо сказал я, и мягко высвободился из её объятий. С улыбкой подмигнув сестре, я развернулся и, не оглядываясь, быстро зашагал прочь. Сидя на траве у бровки аэродрома, мы молча наслаждались последними минутами на Родине, и лишь изредка обменивались короткими фразами. Многие в задумчивости курили. Подумать было о чём. Вот она, суровая правда жизни. Каких-нибудь час-полтора перелёта и мы окажемся в совершенно другом мире. На том конце пути нас ожидала жестокая и полная драматизма реальность. Война. Что мы, восемнадцатилетние мальчишки, знали о ней? Да, мы, конечно, видели её в кино, читали книги о войне, слышали рассказы о ней от родителей и тех, кому довелось пережить ужасы Второй Мировой. Детьми играли в войну, представляя себя отважными героями. Однажды я осознал, что нас с самого малолетства, с детского сада, с начальных классов, подводили к тому, чтобы однажды мы были готовы встретиться с реальным врагом. Нас готовили к этому в пионерских лагерях, на уроках физкультуры и НВП¹, в клубах ДОСААФ², и вот, наконец, в учебных подразделениях. Но все это было прелюдией, и здесь, в этот момент мы оказались у разделяющей черты. Время пришло. Настал наш черед. Холодная война - великое противостояние идеологий. Мы верили в то, что наша, Советская идеология самая верная. Миллионы советских мужчин, при необходимости, не задумываясь, встанут на защиту завоеваний социализма. Миллионы прошли службу в рядах Вооружённых Сил и готовы отдать жизнь за свою Отчизну. Капиталистическая чума не дремлет, и наш долг отправиться в эту чужую страну, чтобы с оружием в руках обезопасить южные рубежи своей Родины. Мы не допустим, того чтобы у наших южных границ располагались военные базы НАТО, их ракеты с ядерными боеголовками, направленными в нашу сторону. Я провел по траве рукой. Это успокаивало и наполняло ощущением безмятежности. Когда ещё придется вот так вот посидеть на травке? Мои размышления прервал нарастающий гул. В небе на юге появилась точка. Звук нарастал, точка постепенно приобретала всё более чёткие очертания, превратившись в итоге в большой военно-транспортный самолет. Он заходил на посадку, искажаемый поднимающимися от взлётно-посадочной полосы потоками ______________________________________________________________ ¹НВП - начальная военная подготовка. ²ДОСААФ - добровольное общество содействия армии авиации и флоту. нагретого воздуха. Коснулся колесами поверхности земли, прокатился, гася скорость, и описав широкую дугу, подрулил к краю летного поля, остановившись метрах в двадцати от нас. Винты, и без того издающие невообразимый грохот, взревели ещё яростнее, потом будто дойдя до пика, начали сбавлять обороты, пока, наконец, не прекратили своё сумасшедшее вращение. Огромная рукотворная птица - Ан12 застыла в неподвижности. Все погрузилось в тишину, нарушаемую жужжанием мошек и доносившимся издалека редким, унылым всхлипыванием какой-то пичуги. Мы молча ожидали дальнейшего развития событий. Ничего не происходило, лишь в воздухе запахло авиационным горючим и выхлопами. Немного погодя внутри самолёта послышалось движение. Бортовая дверь отворилась, кто-то изнутри пристегнул маленькую лестницу, по которой вышли лётчики. Три члена экипажа прошли мимо нас к небольшому зданию, стоящему неподалёку. Четвёртый же, невысокого роста, с узким разрезом глаз и в чёрном кожаном шлемофоне, похожий на японского летчика камикадзе, не без усилий выволок из чрева самолета ящик. Он оттащил его к бровке и вытряхнул содержимое в траву. Мы настороженно переглянулись. Это были пустые гильзы. Кто-то из наших пошутил: 'Они что, с боями сюда прорывались что ли?' В ответ на это предположение послышались нервные смешки присутствующих. Прошло около двадцати минут как мы расположились на этом газоне, и вот пора вставать и дальше в путь. И хорошо, что мы пробыли в этом месте недолго. Позже я узнал, что некоторые ребята из нашей учебки встряли на этой пересылке на пару недель. Целых две недели неопределённости, ожидания, жизни в пыльном палаточном городке, на краю пустыни, при жаре и дефиците питьевой воды. Жуть. Когда мы поднимались в самолёт, мне вспомнились слова прапорщика Комлева. Однажды в учебке, усмиряя 'геройствующих' служак, он выпалил: 'Я посмотрел бы на вас, когда вы будете подниматься на самолет, который повезёт вас в Афган! Видал я таких! Здесь 'героями' ходили, а когда в самолёт садились, плакали как бабы!' Оглядевшись вокруг, я не заметил у моих спутников слишком уж явных признаков страха, и это мне понравилось. Внутри самолета было просторно. Нас было немного, человек двадцать пять-тридцать, и мы расположились произвольно - кому, где захотелось. Я занял место по левому борту, в головной части машины, так, чтобы можно было смотреть в иллюминатор на то, что происходит снаружи. Вошли члены экипажа, на ходу обмениваясь редкими репликами. В кожаных лётных куртках, форменных фуражках, они поразили меня своей спокойной, уверенной деловитостью. Их невозмутимость, и то, как буднично они выполняют свою работу, передались мне, и, наверняка, другим 'пассажирам' этого рейса. Всё-таки не каждый день отправляешься на войну и вполне естественно, что мы испытывали некоторое волнение. Снова взревели моторы. Мощные винты набирали обороты, образуя сплошные прозрачные диски. Самолёт медленно выруливал на взлётку. Остановился в начале полосы. Корпус машины вибрировал мелкой дрожью в такт набирающим обороты двигателям. И в момент, когда вращение лопастей, казалось, достигло своего апогея, самолёт сорвался с места, увлекаемый невероятной силой. Мне показалось, что я физически чувствую, как все сидящие внутри этого могучего механизма словно слились с ним воедино, и каждый всем нутром ощущает натугу, которую испытывает сейчас железная птица. Бетонное покрытие побежало навстречу, всё быстрее и быстрее превращаясь в одну, будто нарисованную множеством параллельных штрихов карандаша, серую полосу. Тысячи штрихов разной силы нажима, протяженности... Внезапно вибрация ослабла, многотонная машина, преодолев притяжение, оторвалась от земли и начала набирать высоту. В области солнечного сплетения возникло знакомое ощущение, будто тело разделяется на две части; одна ещё пытается уцепиться за такую привычную землю, ощущая навалившуюся тяжесть притяжения, а другая уже устремлена вперёд и ввысь, повинуясь вечной жажде полёта. Тень самолёта, бегущая по земле, ушла куда-то назад и вправо. Я представил, как она хищным зверем будет нестись за самолётом, по равнинам и горам, ныряя в глубокие ущелья, выскакивая на заснеженные вершины. Неутомимо, преодолевая сотни километров пути, прыгая с перевала на перевал, проносясь по пыльным лабиринтам кишлаков, пересекая реки, дороги, пока, наконец, не догонит его там, на другом конце нашего пути. И догнав, примется радостно вылизывать колёса стойки шасси и брюхо своего крылатого хозяина и, наконец, успокоится, уляжется отдыхать. До следующего полёта... Между тем, мы набрали заданную высоту. Полет, как нам сообщили, проходил на высоте около пяти тысяч метров. Такая высота была выбрана неслучайно. Дело в том, что ракеты класса 'земля-воздух' - тот самый печально известный 'Stinger', которыми снабжали моджахедов наши западные 'друзья', эффективны по целям, летящим на высоте до трёх тысяч восьмисот метров. Высота же горного массива, над которым мы летели, редко превышала тысячу метров. Сумма этих двух показателей судя по всему и стала определяющей при выборе высоты полёта. Самолёт был предназначен для транспортировки различных военных грузов, но слабо подходил для пассажирских перевозок. Его система поддержания давления и уровня кислорода в салоне оставляла желать лучшего. Периодически кому-нибудь из солдат становилось нехорошо от нехватки кислорода. То один, то другой начинали терять сознание. Бортмеханик, по крайней мере, мне показалось, что это был именно бортмеханик, тот, что походил на камикадзе, бегал по салону с кислородной маской в руках, 'откачивая' падающих в обморок. Я не испытывал никакого дискомфорта и помогал ему, почему-то ощущая некоторую неловкость от того, что пацанам хреново, а мне нормально. Вот так нескучно протекал наш полёт. Думаю, высота не действовала на меня потому, что до армии я занимался парашютным спортом. На тот момент совершил без малого двести прыжков, из них около полусотни с тридцатисекундной задержкой в раскрытии. Выпрыгиваешь на высоте чуть выше двух километров, и, пролетев в свободном падении тридцать секунд, раскрываешь парашют на высоте около километра. Похоже, прыжки с парашютом помогли моему организму приспособиться к перепадам атмосферного давления и низкому уровню содержания кислорода. Иногда всё же удавалось посидеть, глядя в иллюминатор. Там внизу, везде, куда дотягивался взгляд, простирался унылый, желто-бурый пейзаж - выгоревшая под нещадно палящим солнцем чужая земля. Ни ковров лесов, ни радующих глаз зеленых квадратов полей, ни блестящих серебряной фольгой озёр и рек. Однообразный, чуждый, 'марсианский' ландшафт. Безжизненный, настораживающий, заставляющий пробудиться внутри меня кого-то другого, какую-то незнакомую часть моего существа, дремлющую доселе. Я вдруг явно ощутил, как эта первобытная сила, ощетинившись, показала свой хищный оскал и свернулась пружиной, готовой при первой необходимости распрямиться и вырваться наружу с одной только целью - рвать, крушить, дать отпор любой угрозе, чтобы выжить самому. Выжить во что бы то ни стало. - И как там люди-то живут?!- словно угадав ход моих мыслей и пытаясь перекрыть грохот моторов, прокричал мне в ухо сидящий по соседству светловолосый паренёк с открытым и добродушным лицом. -Там не только люди. Там ещё и 'духи'... - не отрывая взгляда от картины под нами, мрачно вставил ещё один наш сосед. Краем глаза я заметил, как после этих слов лицо первого немного изменилось - стало серьёзным. Полёт продолжался недолго, мне показалось что-то около получаса. В какой-то момент корпус самолёта вздрогнул как от толчка. Я напрягся. Ещё толчок, и ещё... За иллюминатором я заметил периодически отлетающие от самолёта яркие искры. - Всё! 'Не жди меня мама, хорошего сына...'. 'Стингером' подбили нашу птичку...- уж было подумал я. Но спустя мгновенье понял, что это выстреливаются 'отвлекающие' противоракетные термо-заряды. 'Стингер' реагирует на тепло, выделяемое двигателями летающих объектов. Температура выстреливаемых 'термитов' гораздо выше температуры двигателей, что и позволяет отвлечь 'внимание' ракеты от реальной цели. Отстрел 'термитов' означал, что самолёт снижает высоту. Только теперь я понял, что за гильзы высыпал из ящика один из лётчиков. Похоже, это были гильзы от этих самых 'термитов'. Посадка самолёта в зоне боевых действий - дело непростое. Самолёт довольно резко ушёл вниз и не меняя угол снижения, заложил крутой левый вираж. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он продолжил снижение. Выровнялся перед самой взлеткой, мягко коснулся поверхности земли, погасил скорость и, подрулив к стоянке, остановился. Весь манёвр был выполнен быстро и чётко, что свидетельствовало о высоком уровне мастерства экипажа, но аплодировать, как это бывает на гражданских рейсах, никто не стал. Лётное поле было покрыто гофрированными металлическими листами зелёного цвета. Раньше я никогда не видел такого огромного пространства, облаченного в металл. Самолёт стоял носом, как мне показалось, на юг. Далеко на западе возвышался горный хребет. Слева по борту рельеф был более пологим. Мы прильнули к иллюминаторам левого борта. Команды на выход не давали, и мы с любопытством наблюдали за происходящим снаружи. На лётном поле находились ещё несколько самолётов, среди которых были пассажирские, принадлежащие каким-то иностранным авиакомпаниям. Неподалёку от нас, в тени одного из самолётов, происходило любопытное действо. На покрытии аэродрома, в неком подобии очереди, сидели мужчины в традиционном для местного населения одеянии. Они были одеты в широченные шаровары, длинные рубахи, жилетки и пиджаки. Головы покрыты чалмой и головными уборами странной формы. Бородатые, смуглые, с напряженным выражением лиц, одним словом, натуральные душманы. Здесь же находились несколько вооруженных солдат и офицеров афганской народной армии. Когда наступала очередь кого-нибудь из 'бородачей', его постригали, брили бороду, переодевали в военную форму афганской армии, и вот вам, пожалуйста, ещё одним защитником Апрельской революции стало больше. Рядом лежала большая куча 'гражданской' одежды новобранцев. Столь быстрая и разительная метаморфоза произвела на меня сильное впечатление. Смею предположить, что на многих моих спутников тоже. Наконец, дали команду на выход. Мы не спеша двинулись к выходу. В своей общевойсковой 'парадке'¹, здесь, в боевых условиях, мы выглядели как минимум нелепо. С красными погонами, петлицами и ободком на фуражке, с начищенными до блеска бляхами солдатских ремней, золотистыми кокардами, над блестящим чёрным козырьком я ощущал себя подобно яркой ёлочной игрушке. Мелькнула даже мысль, что в таком 'нарядном' виде просто невозможно остаться незамеченными каким-нибудь 'духовским' стрелком. Афганистан дыхнул в лицо волной обжигающего, пахнущего нагретым металлом воздуха. Ощущение чужбины навалилось всей своей массой. И это притом, что я родился и вырос не так далеко отсюда, в Ташкенте. Могу представить, каково было сейчас ребятам из республик Советского Союза, находившихся севернее. Подошёл какой-то прапорщик в выцветшей от солнца полевой форме. Выстроившись в колонну по два, мы двинулись за ним в направлении центрального здания аэропорта. Когда мы подошли ближе, я обратил внимание на одиноко стоящего солдата-десантника. Высокий, широкоплечий. и статный. Никак не ниже ста восьмидесяти пяти сантиметров. Одет он был в подогнанную точно по фигуре парадную форму. Загорелое лицо. Русый чуб ___________________________________________________________________________ ¹Парадкой солдаты советской армии называли парадную форму одежды. из-под лихо сдвинутого на бок голубого берета. На широкой груди красовались затейливо сплетённые аксельбанты, тельняшка, значки и медали. В руке он держал средних размеров дипломат. Мало сказать, что он выглядел безупречно. В моих глазах он был просто воплощением идеального образа советского солдата. Я всегда мечтал служить в ВДВ. Многие из моих знакомых прошли достойную уважения школу службы в Воздушно Десантных Войсках. Мои друзья - Сумбаев Гриша, братья Вадим и Игорь Резниченко из дома напротив проходили службу в Ферганской дивизии ВДВ. Мой наставник и старший друг, тренер по парашютному спорту Вячеслав Романович Коновалов служил в Чирчикском спецназе ВДВ. Вместе с ним служил ещё один мой товарищ Володя Ткаченко. И хотя у меня был первый разряд по парашютному спорту, умники из оборонного ведомства посчитали, что место мне у котла с солдатской похлёбкой и направили в Военную школу поваров. На областной комиссии в военкомате одновременно с нашей 'командой ? 15 ' формировалась 'команда 20А', которая отправлялась в Чирчикскую десантно-штурмовую бригаду. Когда я попросился в эту команду, мне сказали, что у меня нет специального допуска из соответствующих органов. Вот так мечты разбиваются о суровую действительность. По иронии судьбы, наша 182 ВШП находилась через дорогу от ДШБ. Бывало, мы встречались с ребятами десантниками в городе во время увольнения. Идём, к примеру, кушаем мороженое, а они бегут навстречу в сопровождении своих сержантов с полной выкладкой, зло глядя на нас и грязно ругаясь в наш адрес, будто мы виновны во всех их страданиях. В такие минуты я жалел, что нахожусь не с ними. Но обстоятельства не всегда складываются так, как мы того хотим. И вот теперь здесь, встретив этого ветерана-десантника, я смотрел на него как на живое воплощение моей несбывшейся мечты. Он вызывал во мне чувство огромного уважения, с некоторой долей зависти. Нам без лишних слов было понятно, что для него война уже закончилась, и ждёт его с распростёртыми объятиями родная страна, родители и близкие, возможно, девушка и все прелести гражданской жизни. Что ж, по всему было видно - заслужил. А нам, молодым да зелёным, только предстояло окунуться в эту незнакомую нам жизнь. И если для него всё, слава Богу, закончилось благополучно, то для каждого из нас это была чистой воды лотерея. Глава 2. Кундуз. Покинув пределы аэропорта, мы попали на улицы обычного азиатского селения с покосившимися, изрезанными трещинами, глинобитными домиками и дувалами. Непривычным было почти полное отсутствие растительности на улицах. Город Ташкент, из которого я был родом, утопал в зелени. Парки, скверы, аллеи, всё было засажено деревьями и кустарником. Зелёные лужайки газонов, яркие, благоухающие клумбы с искрящимися в лучах яркого южного солнца фонтанчиками. Всё это оживляло пространство и радовало глаз.. Даже дворы жилых массивов с однообразными многоэтажками жильцы сразу же облагораживали, высаживая плодовые и декоративные деревья, разбивая небольшие огороды и садики. А тут, видимо, из-за нехватки воды, особого обилия представителей флоры не наблюдалось. Лишь иногда по пути нам попадались деревья карагача и айланта, с запылёнными кронами, вид которых производил скорее удручающее впечатление. Местное население, казалось, не обращало на нас никакого внимания. Женщины с лицами, прикрытыми платками, мужчины в чалмах и причудливых шапках, одетые, как мне показалось, несколько странным образом, сновали по улочкам, занятые своими делами. Больше всего бросалось в глаза несоответствие в одежде. Непривычные глазу головные уборы, шаровары свободного кроя, резиновые калоши, и надетые почти на каждого второго мужчину... классические пиджаки. Такой вот восточный колорит. Отличие от мира, в котором я жил, до сих пор было разительным. Меня накрыло ощущение, словно я переместился не только в пространстве, но и во времени, оказавшись в каком-то другом мире. Удивляло и то, что, несмотря на все различия, жизнь здесь шла своим, совершенно естественным образом. И в этом, незнакомом мне мире, несмотря на войну и связанные с ней тяжёлые условия, люди продолжали жить добывая средства к существованию, торговали, возделывали землю, рожали и воспитывали детей. Без оружия, да ещё в таком 'экстравагантном' виде, на улочках этого кишлака я ощущал некоторую неловкость. Казалось, что заваруха здесь может начаться в любой момент, и мы в этом случае станем очень легкой целью. Но сопровождавший нас прапорщик, за плечом которого привычно болтался АКС¹ со спаренным рожком, не выказывал никакого беспокойства, и похоже, чувствовал себя здесь как рыба в воде. Это обстоятельство несколько успокаивало, но всё же, для большей уверенности, хотелось поскорее получить личное оружие. Далее ЗДЕСЬ >>> |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
