«На пересылке в Кабуле мне прямо сказали: самое главное – не попасть тебе в Кандагар. А если попадешь в Кандагар, не попади в ДШБ»
Из книги В. Тюрина «Солдаты Кандагара»

Они были как два брата – лейтенанты Тырков и Карпочев, постоянно вместе, высокие, стройные, красивые, настоящие выпускники общевойсковых училищ. И на первых же выходах показали, что способны качественно решать поставленные задачи. Игорь Запорожан, командир роты, даже в шутку и называл их как двух неразлучных героев популярного в то время мультфильма – Лелик и Болик. Где один, там и другой. И гордился ими. Хорошие ребята, говорил он, толк будет с них, во все въезжают быстро. Они даже знаменщиками вместе были.
К сожалению, военная судьба изменчива и непредсказуема. Сергей Тырков получил тяжелое ранение под Кандагаром, находясь со своим взводом в охранении и прикрывая командира 70-й бригады. Володя Карпочев погиб уже на Панджшере, исполняя обязанности командира взвода АГС. Пуля попала ему в печень, операция в госпитале в Баграме шла шесть часов, но спасти его так и не удалось.
Сергей Тырков, несмотря на тяжелое ранение и инвалидность, службу в армии продолжил. И продолжал воевать. Только уже не с душманами, а с безразличием, чванством, косностью, защищая свои права и права таких же, как он, покалеченных настоящей войной.
Точно так, как и попавший в сложную жизненную ситуацию капитан Александр Гринь. Воевать за элементарную человеческую справедливость. Окончил Омское ВОКУ в 1983-м году, куда поступил сразу после школы. По окончании училища был направлен в Кизыл-Арват. Как потом нам объяснили, там стояла дивизия резерва 40-й армии. Прослужил там аж девять дней. И там же познакомился с Володей Карпочевым, который окончил училище на год раньше меня, только Алма-Атинское, и уже как год служил в этой дивизии резерва. А я 11 сентября был уже на пересылке в Кабуле. Пожили мы там пару дней, а ветераны из офицеров, которые, не знаю, почему там находились, посоветовали нам так: самое главное вам не попасть в Кандагар. Ну а если судьба вас все-таки туда зашлет, в Кандагаре самое главное не попасть в ДШБ. И 14 сентября я попал как раз именно туда.
Первым человеком, который меня встретил в батальоне, был старший лейтенант Ярослав Горошко. Захожу в комнату, он стоит в центре и спрашивает меня: а ты кто такой? Прибыл к вам служить командиром взвода, отвечаю. А что у тебя за эмблемы такие непонятные (общевойсковые)? Тянет руку к моим петлицам и как-то ловко, одним движением снимает с меня пехотную эмблему. Я даже толком и понять ничего не успел, мысль только успела проскочить, что какие тут борзые офицеры. А он тут же залазит в тумбочку, достает оттуда десантные эмблемы, подает их мне и говорит: на, воткни эти, а эту дрянь выкинь. А потом в комнату заходит старший лейтенант невысокого роста, Горошко и говорит: вот командир роты старший лейтенант Запорожан Игорь Владимирович, твой начальник, ему и представляйся. Представился, он поздоровался, поговорил со мной. Показал мою койку, а уже позже представил взводу. И служба началась.

Учебные и боевые будни в батальоне
В бригаде в это время пытались организовать какие-то курсы для вновь прибывших молодых лейтенантов, которых было человек пятнадцать-двадцать. С батальона со мной ходил Петя Дрозд, который тоже училище окончил в этом году, только Киевское. Так получилось, что я на эти курсы пошел, а моя рота в это время ушла на боевые действия. Они возвращаются с войны, а я все это слушаю и чувствую, что со своими курсами как не в своей тарелке. Мне даже стыдно перед ними. И через три дня забросил эти учебные сборы. Ротному сказал: разрешите, эти курсы вместе с вами в роте пройти. На том и порешили. Расположение роты в палатках меня особо не удивило, потому что в училище с мая мы из казарм переходили в поле и жилив палатках до сентября, до начала учебного процесса с перерывом на отпуск. К лагерным условиям походной жизни нас уже приучали в училище.
Когда мне сказали, что иду в ДШБ, у меня было такое чувство, что там служат супер-здоровые солдаты и офицеры, и я могу не соответствовать по своим физическим данным, что там все «Рексы», и как бы мне не было стыдно. Хотя себя считал вполне физически здоровым. Ещё при поступлении в училище я раз тридцать подтягивался и подъем переворотом делал раз двадцать. Ну а бегать кроссы в училище нас научили хорошо. Все-таки боец есть боец, а офицер есть офицер, тем более выпускник общевойскового училища советского периода.
Командир роты старший лейтенант Запорожан мне нравился, хотя я его шутки не всегда понимал. Поначалу я не мог понять, когда он что-то говорил то ли всерьез, то ли в шутку. Надо было просто привыкнуть. Один раз собирались ехать на полигон, он объявил построение через десять минут, мы все вместе пошли на построение. Команду передали через дневального. Приходим, а рота не построена. Естественно он на нас, взводных, полкана спустил и объявил построение через пять минут. Построились. А ехать собирались на технике. Ротный дает команду: направо, на полигон бегом марш. И мы все побежали. А он поехал на технике, там, на полигоне нас встретил. И вот это мне, всем взводным и роте запомнилось на всё время.
А с Карпочевым я встретился опять через месяц. Захожу в комнату, смотрю – сидит знакомый мне лейтенант. За этот месяц в моей военной карьере уже столько всего произошло, что я сразу и не вспомнил, где и при каких обстоятельствах я его видел. Дело ещё и в том, что в Кизыл-Арват нас из училища приехало человек десять, ис кем-то из новых офицеров, естественно, познакомиться толком-то и не успел. Но жили мы в одной общаге, кстати, его комната была напротив, но как такового серьёзного знакомства не было. Поэтому мой первый вопрос к нему был: слушай. А где я тебя видел? В Кизыл-Арвате. И я тут же вспомнил, как он меня ещё тогда спрашивал, когда мы уезжали: как вам удалось так быстро отсюда свалить? Вы, наверное, с кем-то договорились? Я бы отсюда куда угодно свалил, даже в Афганистан, но никак не получается. И вот через месяц мы с ним встретились. Отличный, нормальный мужик, с которым мы дружили. И как офицер, и как человек.
По технике. Если честно, моим первым шоком в батальоне был тот факт, когда я узнал, что вся вторая рота на БМП-2. Дело в том, что в училище мы изучали БМП-1, и один раз нас в парке завели в один из боксов, где в металлической клетке, накрытой тентом так, что под ним ничего не было видно, как нам сказали, стоит БМП-2, но её мы так и не увидели. На момент моего окончания училища она была секретная. А здесь всё в открытую. Вот тут мне большую помощь в её освоении оказали бойцы. Они знали эту машину всю до мелочей, и механики-водители, и оператор-наводчики. У них была о практика, и учителя были хорошие, которые заставляли их хорошо её изучать.
Среди бойцов меня поразило то, что было много представителей из Северного Кавказа, и они вносили, если мягко сказать, мало хорошего в дело укрепления коллектива в роте. Предшественник Запорожана собрал их в роте, они занимали в ней довольно значительные должности. И старшина роты был из тех краёв, и каптёр, и санинструктор. Их, может быть, было в роте человек пять, но именно они в роте верховодили. Поэтому по мере увольнения больше всех досталось последнему. Его избили перед самолётом до такой степени, что у бойцов, которые его били, каблуки от сапог поотлетали. Короче, отыгрались на нём за всех. А вообще бойцы были нормальные. Одним их первых моих боевых выходов был выезд на сбитый вертолет. Горошко тогда старшим был у нас. Душманы сбили вертолёт, лётчики с него были, по всей вероятности, ещё живы, потому что на месте их не оказалось. Командование договорилось об их обмене – троих наших на тридцать душманов из кандагарской тюрьмы. Душманов привезли царандоевцы, в условном месте их выпустили. Когда мы прибыли на мост, там лежали тела лётчиков. Они были ещё тёплые, то есть их убили в самый последний момент. Тогда Ярослав Горошко сказал, что духам в плен сдаваться – себя не уважать, лучше сразу застрелиться.
Как получил тяжёлое ранение
Про ранение. В марте 1984 года всей бригадой выехали на боевые действия. И в последний момент Запорожан мне ставит новую задачу: забирай свои машины и езжай охранять командира бригады. А наш батальонбыл в хвосте колонны, для выполнения задачи мне надо было всех обогнать и встать в голову колонны. Впереди шёл минный трал, за ним танк, потом я со своими машинами, а за мной – командир бригады на штабном БТР. В одной из моих машин ехал замполит роты Блиджан. Я был на частоте командира бригады. Всё происходило в районе нагаханского поворота. Смотрю, прямо перед впереди идущим танком летит граната – выстрел из гранатомёта, но промазали, она прошла мимо. Даю команду: пушку вправо, огонь. Даём пару очередей в сторону, откуда вылетела граната по танку. Потом я помню большое-большое солнце прямо пред глазами. Огненный шар, боли не почувствовал, и очень жарко. Кумулятивная граната попала прямо под башню машины. Рядом со мной сидел мой заместитель, сержант А.Жук, механиком-водителем был Володя Перебейнос, Валера Смирнов сидел на месте командира за механиком-водителем. Кто из бойцов сидел в десанте, не помню, но потом мне сказали, что их спасла… картошка. Пара мешков лежала между башней и десантным отделением, и всю кумулятивную струю они, эти мешки, приняли на себя и спасли бойцов. А часть струи попала мне в правую ногу в районе колена и оторвала её. Помню, что у меня промелькнула мысль, что нужно отваливать на левую сторону, стреляли ведь справа, помню, но уже в тумане, как я скакал возле машины, как на мне всё горело, и как меня оттащили в кювет. У Жука обгорело лицо. Он мне потом рассказывал, что когда обернулся – меня в башне не было. А машина идёт. Перебейнос так ничего и не понял, что машина подбита. Движок-то целый, и она идёт. Жук ему ударил по шлемофону – машина горит. Он, как и положено механику-водителю принял вправо, и тогда они начали десант открывать и вытаскивать бойцов. Я не помню, кто меня поймал, кто меня уложил, как мне оказали первую медицинскую помощь. Помню, как везли в кабине ГАЗ-66, как у меня торчала кость прямо из колена. Довезли до элеватора, там прилетел вертолёт, и очнулся я уже в госпитале. Лежу, у сестры спрашиваю, ногу мне отрезали? Отрезали. До колена? До колена. А я опять думаю – выше колена или ниже колена? Такая мысль тоже посетила. Потом начали кошмары какие-то сниться. А позже на санитарном самолёте отправили в Ташкент. Какие-то вещи мои с модуля забрали, бойцы, которые были со мной в машине, и которые тоже оказались в самолёте.
14 марта я пересёк границу обратно, ровно через полгода. Десять дней лежал в военном госпитале. Весь обгоревший, весь забинтованный. Спасибо медицинскому персоналу, очень внимательные. Привели ко мне бойца, а у него лицо розовенькое, как у поросёнка. И говорят мне: вы не переживайте, главное, руками ничего не трогать, оно само всё отвалится. Вот он был такой же, ка и вы. Руки у меня забинтованные, я посадил бойца рядом, продиктовал письмо родителям (я ведь тогда ещё холостой был), а конверт сам подписал, чтобы у них сразу шока не было. Проходит трое суток, открывается дверь, и заходят мои родители. Естественно, мать вся в слезах. Ведь мой старший брат, который тоже окончил Омское ВОКУ, только раньше меня, был в командировке в Ташкенте, он с колоннами ездил в Афганистан. Мать пошла в военкомат, там выписали проездные, и они с отцом приехали в Ташкент. Сообщили брату, позже и он приехал. Естественно все рыдали. Два сына, и оба в Афганистане. А брат пять лет в Афганистан прокатался, с 1980 по 1985 год.
Потом меня перевели в госпиталь в Подольск, где я пролежал семь месяцев. Мой лечащий врач спустя некоторое время спрашивает меня: ты хочешь в армии остаться? Хочу. И он принёс мне образец рапорта, который я и написал. Долго-долго не было ответа, потом пришёл ответ, что ваш вопрос будет решён после окончания лечения и в зависимости от состояния вашего здоровья. Мой доктор посмотрел ответ и сказал: этого достаточно, чтобы остаться в армии. Конечно, моё состояние было уже гораздо веселее, чем сразу в Кандагаре. Принесли статью о Валере Радчикове, который будучи без ног, был восстановлен в армии и даже вернулся в Афган. И врачи мне сказали: если захочешь, в армии останешься.

Службу в армии продолжил. Покой нам только снится
.                                                                                                   
В ноябре 1984 года меня выписали, и после некоторых приключений в Ташкенте и Москве я оказался в Новосибирске, в штабе Сибирского военного округа.
Ещё когда лежал в госпитале, уже начал думать: а где я могу пригодиться в армии? Идти в преподаватели? Но какой из меня преподаватель, если я в войсках прослужил всего полгода, пусть даже в Афганистане. А в отделении, где я лежал, были несколько офицеров с бытовыми травмами, которые служили в военкомате. Они мне и рассказали про специфику своей службы, и про призыв, и про мобилизацию, и про учёт офицеров запаса, то есть куда я могу приложить свои силы. И в управлении кадров округа направили меня для дальнейшего прохождения службы в Куйбышевский РВК города Омска на отделение призыва. А через пару лет военком определил меня на отделение учёта офицеров запаса.
В 1989 году я женился, появился ребёнок, встал вопрос с квартирой. Можно сказать, что я её сам себе дал. Военный комиссар области, генерал, который знал меня лично, проводя проверку, на строевом смотре с военнослужащими военкоматов области делал опрос офицеров на предмет жалоб и заявлений. И я задал ему вопрос: товарищ генерал, надо квартиру, он отвечает: знаю, как будут – дадим. Где я тебе её возьму?
Прошло после этого некоторое время, тишина полнейшая. И я пошёл в КЭЧ. А там на меня удивлённо смотрят и спрашивают: а почему нет письма из военкомата? Было бы письмо, мы тебе давно бы квартиру нашли как инвалиду войны. А так у нас на тебя нет никаких бумаг, хотя мы про тебя все знаем. Пошёл я тогда в администрацию города, или, как её тогда называли, горисполком, в отдел распределения жилья. И там оказался очень хороший начальник, который мне просто сказал: я очень уважаю афганцев и постараюсь тебе помочь. Тебе где квартира нужна? Тебе же надо поближе к военкомату, где ты служишь? А мне, честно говоря, уже было всё равно, просто нужна была квартира. И он продолжает. Недалеко от твоего военкомата мы дом строим, скоро сдавать будем, нам будет выделено три квартиры, давай одну мы тебе дадим. Дом кирпичный, одиннадцатиэтажный. Правда, городу выделили одну квартиру на первом, а две – на одиннадцатом этаже. Мы с женой выбрали первый вариант, и прожили в этой двухкомнатной квартире до 2007 года.
Сегодня у меня квартира большая, в два раза больше прежней, но и здесь мне помог один хороший человек, предприниматель, очень уважающий «афганцев»
Мою квартиру он забрал себе под офис и взамен дал другую. В семье две дочки, обе успешно окончили среднюю школу с золотыми медалями и в последствии университеты с красными дипломами. 
.                                                                                                                     
Как я отношусь к своей службе в Афганистане? Я не из той категории, представители которой сами рвались туда, строчили рапорта, с просьбой направить их в ДРА. Но тем, не менее, приказали, и я поехал. Я никогда не жалел, что служил в Афганистане. Даже несмотря на то, что оставил в Афганистане часть (!) своего здоровья. Если бы не ранение, моя военная служба и, думаю, что и личная жизнь прошли бы совсем по-другому. Но сегодня, по прошествии достаточного количества лет, этого бы мне уже не хотелось.
Очень верные слова: «Мы ушли с Афганистана, но он из нас не уйдёт никогда». Хотя и прошло много лет, я никогда не забуду своих сослуживцев по ДШБ – Игоря Запорожана, Володю Карпочева, Сергея Атрощенко, Петю Дрозда и  Шандарова Владимира, Авраменко Анатолия. многих других однополчан.
А к людям, которые говорят, что пребывание наших войск в Афганистане было ошибкой, у меня резко негативное отношение. Есть такая профессия – Родину защищать! Вот мы её и защищали всю свою жизнь, и в Кандагаре тоже.
  МИРНАЯ ЖИЗНЬ         

.                                                                                           
  
В военном комиссариате Омской области в 2017 году. 
   
Личный состав отделения предназначения, подготовки, аттестованная и учета офицеров запаса военного комиссариата Омской области.
Я - начальник отделения.
Моя семья 

Слева направо младшая дочь Анастасия, старшая - Мария, супруга - Ольга, ну и Я.