И тут я с ужасом понимаю, что обозначил себя не только для комбата. «Духи”, как шакалы, учуявшие запах крови раненного зверя, упоённые лёгкою победой над “шурави зерипуш” (советскими бронетранспортёрами), усмотрели во мне лакомый кусочек и приступили к комбинированному обстрелу и атаке моего маленького бастиона. Трудно и опасно было поднимать голову над дувалом и вести ответный огонь. Трудно, но возможно. Тем более что не было паники, боязни смерти. Не мною придумано, что на миру и смерть красна. Никто не хотел выглядеть трусом в глазах товарищей. И это давало нам ясность мышления. Бой вёлся профессионально. А комбат вообще, наверное, подумал, что мы там все с ума посходили, когда я чуть ли не с шутками – прибаутками давал целеуказания, где надо “поработать” АГСами. Не было в тот момент более приятного зрелища, чем видеть, как чётко гранаты ложатся туда, где секундой ранее стрелял “дух”. Молодцы гранатометчики! Но радоваться было рано.
В метрах двухстах по направлению к “духам”, появилась большая группа людей, где кучкой, а где цепью. Поначалу я принял их за выходящие на нас подразделения батальона. Потом уже я узнал, что роты давно уже свернулись и окружным путём спешили на КП батальона, а на приближавшихся людях я скоро различил чалмы и долгополую национальную одежду. Душманы. На скорый взгляд я оценил группу где-то в сто стволов. Мне стало не по себе, И не мудрено! Даже все силы комбата рисковали не устоять перед душманской ротой, а что я со своей группой в шесть человек, из которых двое раненных?! Немедленно доложил комбату. Комбат отвечает: «Успокойся и слушай задачу. Я вызываю авиацию, минуты через три я выскакиваю всей колонной из двора и на полной скорости мчу в твоём направлении. Левые люки на всех машинах будут открытыми, Я делаю остановку возле тебя (обозначишься оранжевыми дымами) и помни – в твоём распоряжении пять, ну максимум десять, секунд на посадку. Убью, если не успеешь! Всё, готовь людей».
Я сижу и пытаюсь сообразить, как можно проводить бомбометание, если сцепка с врагом уже не превышает ста пятидесяти метров. Впрочем, до конца осмыслить это не хватило времени. Раздался гул летящих СУ-17, и, буквально сразу же земля содрогнулась от разрывов. Оглохли мы все сразу, пронаблюдать результаты бомбёжки не хватило ни ума, ни желания. Но душманской атаки можно было не опасаться, ибо первое состояние всех людей, имевших несчастье оказаться на этом клочке грешной земли, это шок. Шок, повлекший за собой оцепенение, из которого мы вышли чуточку быстрее, чем они, ибо мы были готовы к этому аду, а они нет. Я выдёргиваю запальный шнур НСП оранжевого дыма и всматриваюсь туда, откуда должны появиться наши БТРы.
Вот они. Пять боевых машин неуклюже выползают со двора и, выехав на дорогу, набрав максимальную скорость, двигаются в нашем направлении. Движение колонны было столь быстрым, что я засомневался в их намерениях подобрать нас. Тем более что с появлением техники стрельба противника перестала быть хаотичной, а приобрела прицельный характер. Стук пуль о броню долетал и до нас. Ну, как, скажите мне, в таких условиях можно выбежать на обстреливаемую площадку и пытаться сесть в машины. Пока я задавался этим риторическим вопросом, кавалькада резко остановилась напротив нас, ориентируясь на оранжевый дым, исторгавшийся прямо из моих рук. Люки открыты. Оттуда дикие крики сидящих внутри: «Быстрей, быстрей, быстрей, пошёл – пошёл – пошёл ….!!!».Никто не засекал время. Но, думается, что процесс посадки шестерых человек, из которых двое раненных, в четыре боковых люка размером 60 на 60 см, занял не более пяти секунд. О преувеличении не может быть и речи. Очень жить хотелось. Повторить тот трюк, думаю, никто из нас больше не сможет. И вот мы внутри. Салон весь синий от порохового дыма, - ведь с другого борта машины беспрерывно вёлся автоматный огонь, который наверняка стал нам огромной поддержкой. Колонна ринулась вперёд, будто и не останавливалась. Через какие-то двадцать минут сумасшедшей гонки мы были на командном пункте афганского танкового корпуса. Из машин вылезали обессилевшие и не верящие в то, что всё позади. Ко мне с первой машины шёл комбат. Я не знал, какие грехи он припишет мне на этот раз. Но он молча протянул мне руку. Моя рука предательски дрожала, и мне было нестерпимо стыдно показать это. Тогда комбат просто обнял меня за плечи и прошептал: «Молодец…». Самая лучшая награда…

...подразделения батальона наскочили на группы “духов” и будто разворошили пчелиный улей. Огрызаясь поначалу редкими автоматными очередями и разрывами базук, душманы местами стали делать дерзкие попытки прорвать кольцо окружения. И, наконец, трагическая развязка этих попыток наступила в районе КП нашего батальона.
Мы уже сразу поняли, что душманские группировки вопреки замыслам командования оттеснялись в нашем направлении. Изменить это направление было уже невозможно. Все, находящиеся на КП заняли боевые позиции. Вообщем-то, сил и средств хватало на то, чтобы не дать себя в обиду и устроить “духам” настоящую баню. Но беда пришла с другой стороны…
Видимо, не сработала система оповещения и один БТР взвода связи нашего батальона, стоявший на улице, не сменил позиции, оставшись открытой мишенью. “Духи” (они и есть духи) в количестве двух человек материализовались в метрах сорока от БТРа. И, спустя секунду, ухнул гранатомётный выстрел. Граната прошила борт бронемашины в районе бензобака. Мгновенно вспыхнул огненный гриб. Из машины раздался истошный нечеловеческий крик, от которого не только у меня, наверное, пробежал мороз по спине. Срезать “духов” никто не успел. Но сейчас было главным вытащить того, кто сидел в подбитом БТРе. И поэтому, поливая улицу свинцом, я с группой в пять человек бросился к машине. Но бежать в полный рост душманы нам не позволили. Сначала один, потом второй боец упали слева и справа от меня, не сдерживая криков боли. Я молниеносно определил у обоих ранения в ноги и решил, что доползти под защиту стен они смогут самостоятельно. С оставшимися солдатами уже ползком мы продолжили путь к горящему БТРу. Нас подстёгивали крики горящего внутри человека, но и при этом те же десять – пятнадцать метров мы под пулями преодолевали минут восемь – десять, а этого вполне хватило, чтобы машину полностью охватило пламенем, да так, что жар не позволял приблизиться ближе, чем на три метра. И тут раздались первые разрывы от боекомплекта БТРа. Уже свои пули от КПВТ и ПКТ, взрывы гранат внутри машины явились не меньшей опасностью, чем обстрел врага. И замер голос внутри… Я чуть ли не облегчённо подумал, что ему уже никто и ничто не поможет, а, значит, пора заняться своими потерями.
Сосредоточившись всей группой, включая и раненных, в глухом дворике где-то пять на пять метров, занялись обработкой пострадавших. Вкололи каждому в бедро через х/б по тюбику промедола, наложили повязки. Я параллельно оценивал обстановку. От основной цитадели комбата мы удалились метров на пятьдесят – семьдесят, причём на другую сторону улицы. Трассеры, извергающиеся из горящего БТРа, представляли собой непредсказуемое броуновское движение с одной стороны, и, уже прицельный огонь “духов” с другой стороны исключали, пожалуй, всякую возможность благополучного возвращения на КП батальона. Тем более два снаряда в одну воронку не падают»,- думал я, памятуя об утреннем происшествии.
Итак, что мы имеем? Шесть автоматов, по десять магазинов в среднем на каждого, две «Мухи» (РПГ-18), шесть “эргэшек” (РГ-42), да и всё, пожалуй. И радиостанция Р-148, которой до данного момента и не пользовались. А это связь со всеми, это возможность рассказать, как нам плохо, это возможность вызвать помощь. Такие трезвые размышления вслух восстановили внутреннее спокойствие и у меня, и у моих солдат. Я совершенно без эмоций вышел на связь с командиром батальона и доложил обстановку. Я представляю, как все три ротных, стоящих на комбатовской частоте, обалдевают от того, что они, хоть и гонят “на флажки волков”, но практически не видят их, а зелёный лейтенант, возглавляющий охрану КП батальона, при значительных потерях (один сгоревший и двое раненных плюс подбитый и сгоревший БТР), “мочится с духами” налево и направо. Комбат также спокойным голосом, как будто и не материл меня тремя часами раньше, боясь оборвать натянутую струну наших нервов, ставит задачу на круговое наблюдение, а также обозначить себя НСП ОД (наземными сигнальными патронами оранжевого дыма). И хотя моя группа отлично видит стволы батальонных АГСов на крыше, мы зажигаем дымы.

Насколько помню сгорел в БТРе во время стоянки на площади пушек из-за прямого попадания гранатомета,останки собрали в вещмешок,рота в это время прочесывала округу,,,