Никогда не замечал за собой сентиментальности. А теперь делаю открытия. Почему звери улавливают звуки, запахи гораздо лучше людей? Да потому, что людям некогда обращать на это внимание. И лишь тот чудик, который обладает этими качествами, становится разведчиком, следопытом, следователем. А остальные толстокожие продукты цивилизации навсегда утратили столь нужные человеку навыки…
К чему это я? Да вот с недавних пор в разных обстоятельствах я стал вспоминать те запахи, которые впервые ощутил на далёкой афганской земле. Может, по молодости, может, из-за необычных условий, но тогдашняя память, как губка впитывала в себя все окружающие «раздражители» чувствительных рецепторов. Потом это заложилось в самые дальние полочки головного мозга, и теперь начинают выступать наружу и, что удивительно, эти забытые запахи, вкусы и звуки доставляют удовольствие. Вот только как дать им название?
Например, запах полыни, сушеного винограда, сухой глины, хлорки (??) напоминают мне про рейды. Потому, что это запахи растрескавшейся земли, высоких кишмишовок, разрушенных дувалов. Кто-то спросит, при чём здесь хлорка? А пантоцид, таблетки которого мы щедро кидали в горлышко своих фляг в борьбе за «чистую» воду.… Сюда надо ещё добавить запах выжженной солярки с подбитых наливников, запах пороховой гари от отстрелянных гильз внутри БТРа после жаркого боя.
У каждого свои ассоциации. Лично мне запомнилось то обстоятельство, что, если в этой пороховой синей дымке закурить родную «охотничью» сигарету, то во рту ощущается привкус ментола. «Охотничьи»…. Даже само название сигарет уже греет душу. А ещё «Северные», «Гуцульские», «Донские». Какие ещё сигареты могут принести душевное равновесие после боя или во время игры в преферанс. Сейчас бы отдал пачку «Мальборо» за ту одну сигарету, что третьего сорта, по шесть копеек за пачку.
Когда я приехал в Кандагар, то увидел у офицер ...Читать дальше »
Солнце клонилось к закату, но водная гладь озера ещё отражала его оранжевый блеск. На землю спускались летние сумерки. Завели свою песнь лягушки; мошкара плотными тучами висела над водой. На берегу у костра сидели трое мужчин. Над огнём закипал котелок с ухой, дразня компанию пьянящим аппетитным ароматом. Дневная рыбалка была удачной, и уставшие приятели предвкушали долгожданный заслуженный отдых. Уже была открыта бутылка «Столичной» и пропущены первые сто грамм. Жидкость приятно обожгла горло и разлилась теплом по всему телу. Несмотря на нелёгкий день спать не хотелось, тянуло на общение. По всему было видно, этих людей связывала не только и, даже не столько, рыбалка. Мужчины были одного возраста, лет сорока. Седина не пощадила ни одного из них, припорошив виски. Ещё одной общей отличительной особенностью была плохо скрываемая военная выправка, которая привитая один раз, остаётся на всю жизнь.
Огонь в костре отбрасывал яркие блики на лица сидящих, завораживая взгляд.
- Удивительное дело, - нарушил тишину мужчина медвежьего облика, со шрамом, пересекающим левую щеку от уха до подбородка, - мне и в детстве часто в деревне приходилось в ночном сидеть у костра и сейчас почти все выходные дни провожу на природе, а всё-таки гляжу на огонь и всегда вспоминаю только афганские ночи. Мне там всё поначалу казалось дивным - месяц в небе не как у нас, а рогами вверх. Замечали? А люди… дикие, пугливые, недоверчивые. И что странно, только у костра вспоминаются не только рейды и бои, но и анекдотичные случаи. Вот и сейчас вдруг всплыл такой. Хотите, расскажу?
Друзья кивнули. Рассказчик начал:
- В восемьдесят втором ввели из Союза в Афган что-то около пятнадцати батальонов, которые расползлись по нашим гарнизонам с задачей встать на их вечную охрану. Ведь раньше оно как было? – сами себя охраняли, а, значит, не могли полки и бригады полнокровными выходить на операции. Да и постоишь в охранении месяц-полтора – растеряешь все боевые навыки. Умный начальник, принявший решение о замене боевых подразделений на батальоны охраны. Короче, чистенькие ребята, повыкапывали окопов, понастроили блиндажей, зарыли технику по башни в землю и приступили к охране. Поначалу прибывшие офицеры не скрывали своей радости оттого, что в бой не ходили, а льготы имели такие же, как и мы. Время шло, и такая жизнь стала им не просто в тягость, а невыносимой. Ну, представьте себе – прошёл по позициям, надавал нагоняй подчинённым за всякие мелочи, провёл занятия; вечером коллективная пьянка до отключки.… Итак, изо дня в день. Крыша поехать у любого может. Солдаты-другое дело. Их вполне устраивала такая жизнь – лишь бы дембель вовремя пришел. Чем бегать с автоматом по "зелёнке” рискуя жизнью, лучше на политзанятиях вырвать из конспекта чистый лист и написать: «Здравствуй, дорогая! Пишу тебе на сапоге убитого друга….» Ну и дальше в том же духе. Но вернёмся к офицерам. На смену самоудовлетворённости пришла жгучая зависть к нам – боевикам. И понятно, почему. Мы почти все при орденах, во-вторых, трофейные деньги в карманах никогда не переводились. Ну, а, главное, вы представляете, кем является для непосвящённого человек, имеющий ранения, убивавший и видевший кровь, имевший, как Джеймс Бонд лицензию на убийство и, как говорится, «опыт боевых действий»? Кумир, лидер, образец для подражания, этакий лихой гусар времён Очакова и покоренья Крыма.… Презрев риск и опасности, все от взводного до комбата завалили командира бригады рапортами с просьбой о переводе в боевую часть. Повезло лишь двоим, и то в связи с необходимостью покрытия некомплекта офицеров в результате последнего рейда.
В один из этих дней командир батальона охраны выпросил у своего коллеги из бригады бронежилет( в то время они были ещё редкостью). Привёз, значит, он его к себе в штаб, повесил на спинку стула. Достал ПМ, загнал в ствол патрон и выстрелил в «бронник». Затем подошёл, осмотрел его, даже вмятина была слабо заметна. Вызывает комбат солдатика-писарька, командует: «Надевай!» Догадывается солдатик, что будет дальше, да делать нечего. Стрельнул снова комбат, спрашивает: «Ну, как?»
- Да как будто кулаком в живот ударили, - отвечает солдат.
Комбат, удовлетворённый результатами, припрятал «броник» в шкаф, до вечера. Ну а с наступлением сумерек затеялась в штабной палатке очередная пьянка. Собрались почти все свободные офицеры и п ...Читать дальше »
Вместо пролога
Кандагар.…С каждым новым годом, прожитым мною на этом свете, всё более рельефно проступают контуры древнего, сурового, никогда и никем непонятого до конца, великого города. Где-то, на подступах к нему, сухая и потрескавшаяся земля под виноградником окропилась моей кровью, впитавшейся в глубину, разделившись на молекулы и атомы. Это сродни старым представлениям о братстве, когда братающиеся надрезают ножом руки, чтобы смешать кровь в знак вечного родства душ и тел. Генетики! Я сегодня готов пройти ДНК-экспертизу на родство с этой землёй. Я сегодня готов прийти на то место, где произошло таинство единения. Без карты. Без проводника. По запаху и интуиции.
Тёмный загар
Мне подарил Кандагар.
Песни цикад,
Ночь, друг и автомат…
Много не пей –
Завтра нам снова в рейд…
Жизнь или смерть –
Жить или умереть…
Кандагар… Мне бы надо его вспоминать с содроганием и страхом, ибо не один раз в его стенах моя жизнь подвергалась смертельной опасности. Мне бы надо его ненавидеть за потерю близких боевых друзей, которых он, подобно Молоху, сожрал без разбора, без капли жалости и состраданья. Ненавидеть за созданные предпосылки для предательства, свершившиеся на «большой земле», пока я воевал на улицах этого города. Мне бы надо его презирать за безысходную нищету и дикость, свойственные городским обитателям.
Из таких, как я Кандагар способен увеличить своё население вдвое. Такие, как я, разнесли свою боль и память о Кандагаре в тысячи городов, сёл и деревень Советского Союза. Для таких, как я, слово «Кандагар» служит вечным паролем.
Что мы оставили там? О чём сегодня грустим? Чего хотим? Вырваны ли из жизни кандагарские годы? Или Кандагар - достойно сданный экзамен на мужество, человеческую порядочность, мудрость и зрелость?.....
Один год службы в Афгане (1981-1982)
…дцать лет назад было такое же жаркое лето. Асфальт изнывал от нестерпимого зноя и молил хоть о капле дождя. На голубом небе ни облачка. Настоящий ад. Казанский вокзал Москвы. У пассажирского состава «Москва – Ташкент» стоит кучка молодых офицеров в окружении родителей, жён, невест. Стою среди них и я. Меня никто не провожает, вернее, проводили уже раньше. Позади у нас, молодых лейтенантов, выпуск из училища на Красной площади, счастливо проведённый отпуск. Впереди сначала Ташкент, потом Афганистан (это потом его стали называть короче – Афган). Настроение бодрое, боевое.
Состав цыкает спускаемыми тормозами, торопит проводница, последние поцелуи, объятья, кое-где слёзы, и вот мы уже в пути. Трём из нас, десяти, никогда не будет суждено вернуться обратно, двое вернутся инвалидами. А на перроне среди провожающих останется молодая жена лейтенанта Володи Порохни, которая через два месяца станет вдовой, и, которая через полгода родит дочку, так и не увидевшую своего папу. Ну а тогда молодые "поручики”, гордые своей военной судьбой и золотыми погонами, в тесной компании пили водку, смеялись, неумело волочились за молодыми проводницами. Неожиданная свобода после четырёх лет "курсантской” жизни пьянила больше, чем водка. Молодые семейные офицеры, в том числе и я, не привыкли к своему новому положению, и поэтому наша мужская компания не была омрачена ничем.
Так и не заметили, как приехали в знойный Ташкент. Не мешкая, заарканили микроавтобус, меньше нельзя было; приехали в штаб Туркестанского военного округа. Долго не ждали, представились в управлении кадров, облегчили им задачу тем, что загранпаспорта привезли с собой ещё из Москвы. Всем предложили для начала службу в Чирчикской бригаде спецназа. Но мы все горели Афганистаном, и никто на голубую форму не польстился. Тогда нам представили десять дней в ожидании "борта” на Кабул и поместили в маленькую гостиницу КЭЧ ТуркВО, что напротив гостиницы и ресторана "Россия”, где и состоялся наш первый офицерский банкет.
Денег у господ офицеров куры не клюют, поэтому гуляли на широкую ногу. Было море шампанского, водки, закуски. Чудили по-дикому: скупили все розы у мальчика, торговавшего между столов, и подарили их официантке, обслуживающей наш столик, наперебой заказывали оркестру "цыганочку”, посылали шампанское на соседние столики. Но когда к нам подошла женщина узбечка средних лет и предложила девочек по сходной цене, мы отказались (наверное, не привыкли к такому сервису). Зато ...Читать дальше »
Но бежать в полный рост душманы нам не позволили. Сначала один, потом второй боец упали слева и справа от меня, не сдерживая криков боли. Я молниеносно определил у обоих ранения в ноги и решил, что доползти под защиту стен они смогут самостоятельно. С оставшимися солдатами уже ползком мы продолжили путь к горящему БТРу. Нас подстёгивали крики горящего внутри человека, но и при этом те же десять – пятнадцать метров мы под пулями преодолевали минут восемь – десять, а этого вполне хватило, чтобы машину полностью охватило пламенем, да так, что жар не позволял приблизиться ближе, чем на три метра. И тут раздались первые разрывы от боекомплекта БТРа. Уже свои пули от КПВТ и ПКТ, взрывы гранат внутри машины явились не меньшей опасностью, чем обстрел врага. И замер голос внутри… Я чуть ли не облегчённо подумал, что ему уже никто и ничто не поможет, а, значит, пора заняться своими потерями.
Сосредоточившись всей группой, включая и раненных, в глухом дворике где-то пять на пять метров, занялись обработкой пострадавших. Вкололи каждому в бедро через х/б по тюбику промедола, наложили повязки. Я параллельно оценивал обстановку. От основной цитадели комбата мы удалились метров на пятьдесят – семьдесят, причём на другую сторону улицы. Трассеры, извергающиеся из горящего БТРа, представляли собой непредсказуемое броуновское движение с одной стороны, и, уже прицельный огонь “духов” с другой стороны исключали, пожалуй, всякую возможность благополучного возвращения на КП батальона. Тем более два снаряда в одну воронку не падают»,- думал я, памятуя об утреннем происшествии.
Итак, что мы имеем? Шесть автоматов, по десять магазинов в среднем на каждого, две «Мухи» (РПГ-18), шесть “эргэшек” (РГ-42), да и всё, пожалуй. И радиостанция Р-148, которой до данного момента и не пользовались. А это связь со всеми, это возможность рассказать, как нам плохо, это возможность вызвать помощь. Такие трезвые размышления вслух восстановили внутреннее спокойствие и у меня, и у моих солдат. Я совершенно без эмоций вышел на связь с командиром батальона и доложил обстановку. Я представляю, как все три ротных, стоящих на комбатовской частоте, обалдевают от того, что они, хоть и гонят “на флажки волков”, но практически не видят их, а зелёный лейтенант, возглавляющий охрану КП батальона, при значительных потерях (один сгоревший и двое раненных плюс подбитый и сгоревший БТР), “мочится с духами” налево и направо. Комбат также спокойным голосом, как будто и не материл меня тремя часами раньше, боясь оборвать натянутую струну наших нервов, ставит задачу на круговое наблюдение, а также обозначить себя НСП ОД (наземными сигнальными патронами оранжевого дыма). И хотя моя группа отлично видит стволы батальонных АГСов на крыше, мы зажигаем дымы. И тут я с ужасом понимаю, что обозначил себя не только для комбата. «Духи”, как шакалы, учуявшие запах крови раненного зверя, упоённые лёгкою победой над “шурави зерипуш” (советскими бронетранспортёрами), усмотрели во мне лакомый кусочек и приступили к комбинированному обстрелу и атаке моего маленького бастиона. Трудно и опасно было поднимать голову над дувалом и вести ответный огонь. Трудно, но возможно. Тем более что не было паники, боязни смерти. Не мною придумано, что на миру и смерть красна. Никто не хотел выглядеть трусом в глазах товарищей. И это давало нам ясность мышления. Бой вёлся профессионально. А комбат вообще, наверное, подумал, что мы там все с ума посходили, когда я чуть ли не с шутками – прибаутками давал целеуказания, где надо “поработать” АГСами. Не было в тот момент более приятного зрелища, чем видеть, как чётко гранаты ложатся туда, где секундой ранее стрелял “дух”. Молодцы гранатометчики! Но радоваться было рано.
В метрах двухстах по направлению к “духам”, появилась большая группа людей, где кучкой, а где цепью. Поначалу я принял их за выходящие на нас подразделения батальона. Потом уже я узнал, что роты давно уже свернулись и окружным путём спешили на КП батальона, а на приближавшихся людях я скоро различил чалмы и долгополую национальную одежду. Душманы. На скорый взгляд я оценил группу где-то в сто стволов. Мне стало не по себе, И не мудрено! Даже все силы комбата рисковали не устоять перед душманской ротой, а что я со своей группой в шесть человек, из которых двое раненных?! Немедленно доложил комбату. Комбат отвечает: «Успокойся и слушай задачу. Я вызываю авиацию, минуты через три я выскакиваю всей колонной из двора и на полной скорости мчу в твоём направлении. Левые люки на всех ма ...Читать дальше »